Такаббир Кебади - Трон Знания. Книга 4

Иштар поднялся на помост, возведённый посреди зала, и сел в кресло. Малика закусила губу. Значит, ты обвинитель… За секунду в голове пронеслась стая мыслей, не встревожив рассудок. Ни больно, ни досадно. Она в очередной раз ошиблась, ей не привыкать.

Посмотрела по сторонам. Зал заседаний опоясывали деревянные трибуны. За ними стояли судьи, облачённые в бесформенные балахоны. Малика вновь устремила взгляд на Иштара; мир сузился до замкнутой сферы, в которой существовали только двое: он и она.

Сбоку мелькнула тень, прозвучал чей-то извиняющийся голос. А Малика ждала, когда Иштар откроет рот и обольёт её грязью. И опять не было обиды, лишь жгучий интерес: как он станет изворачиваться и лгать, чтобы спасти свою шкуру и удержать корону.

Вдруг фиолетовое пятно врезалось в сферу, она лопнула как мыльный пузырь. По левую руку от Иштара встал Хёск… Иштар защитник?..

Малика не сдержалась: уткнулась лицом в ладони и рассмеялась.

— Эльямин! — прозвучал голос верховного жреца.

— Прости, — пробормотала она, давясь смехом, и поправила чаруш. Хвала тому, кто придумал эту тряпку.

Хёск с важным видом выдвинул обвинения против шабиры.

— Ты забыл сказать в начале речи: «Ракшада против народа Ракшады», — отозвался Иштар.

— Это глупая игра слов, — возразил Хёск, — и на самом деле ничего не значит. Мы получили около двух миллионов писем в защиту шабиры. Это меньше десяти процентов взрослого населения Ракшады. Десятая часть не может говорить от лица всего народа.

— Жена Альхары написала письмо, а он его не нашёл. Мать-хранительница написала. Всё её помощницы написали. А писем нет. Как ты это объяснишь?

Хёск вздёрнул подбородок:

— Ты обвиняешь меня в подтасовке результатов голосования?

— Я обвиняю людей, которые уничтожили письма, увидев на конвертах женский почерк. Я требую повторного голосования.

— Даже если за шабиру проголосует ещё десять процентов, это далеко не весь народ. Мы можем проголосовать ещё и ещё раз. В конце концов, народу это надоест. Сейчас ты можешь с достоинством оставить трон. Не превращайся в посмешище.

— Закрой рот и побереги силы, — сказал Иштар. — Скоро они тебе пригодятся.

— Я хочу поговорить с хазиром и верховным жрецом наедине, — произнесла Малика.

Хёск принял горделивую позу:

— Ты не можешь в суде диктовать свои правила.

— Мне надоело играть с вами в детские игры.

— Мне тоже надоело принимать участие в постыдном и циничном действе. Признай свою вину, и покончим с этим.

— Я хочу поговорить с вами без свидетелей. Считайте это моим последним желанием. Я имею на него право?

Хёск кивнул. Иштар жестом приказал судьям удалиться.

Когда за последним человеком закрылись двери, Малика сняла чаруш:

— Я расскажу вам одну историю.

— Хочешь запугать нас проклятием морун? — поинтересовался Хёск.

— Я никогда не видела отца, — произнесла Малика, пропустив слова Хёска мимо ушей. — Его убили, когда моя мать была на седьмом месяце беременности. Через три года она отыскала его убийц и отомстила им.

— Это мы слышали, — проговорил Хёск. Его лицо исказила презрительная гримаса. — Она убила двести человек. Героиня, ничего не скажешь.

— Я вас обманула.

— Я так и знал.

— Умерли все, кто убивал моего отца. Те, кто смотрел или проходил мимо. Те, кто слышал крики, но не заступился. Умерли их жёны и дети, родители, братья и сёстры. Их было не двести человек. Намного больше.

— Врёшь, — процедил Хёск сквозь зубы.

— Казни меня, и через месяц Ракшада опустеет.

— Ты врёшь!

Малика вздохнула:

— На твою долю, Иштар, выпадут небывалые трудности. Тебе придётся построить новую Ракшаду с людьми, которые выступили в мою защиту.

— Мне будет легко, Эльямин. Бóльшую часть писем написали мои верные воины.

— Вы сговорились! — вскричал Хёск. — Да! Я догадался. Вы разыгрываете передо мной спектакль!

— В живых останутся дети, — произнесла Малика, глядя на Иштара.

— Я позову судей, — сказал Хёск, спускаясь с возвышения.

— Не волнуйся, Эльямин, — кивнул Иштар. — Мои воины обойдут каждый дом. Сейчас в столице их полмиллиона. Ещё полмиллиона на подходе. На рейде двести пятнадцать военных кораблей.

Хёск оступился на лестнице и едва удержался на ногах.

— А в других городах? — спросила Малика.

— Войска в боевой готовности.

— Ты подготовил почву для государственного переворота, — просипел Хёск.

Иштар с невозмутимым видом откинулся на спинку кресла и соединил перед собой кончики пальцев:

— Видишь ли, Хёск, я готовился к перевороту с того самого дня, когда ты отравил моих старших братьев. Я занимался этим девятнадцать лет. Как думаешь, мне нужна почва?

— Я бы знал… — Хёск замотал головой. — Я бы это знал…

Через полчаса Иштар и Малика вышли из здания суда. Солнце только спряталось за крышами домов. Время для уличных фонарей ещё не настало, и улицы медленно погружались в полумрак. Воины и священнослужители стояли поодиночке или небольшими компаниями и не проявляли интереса к хазиру и шабире. Если кто-то и рвался в бой, то никак не выказывал недовольства или радости, что день закончился тихо, без стычек и крови.

— Прогуляемся? — предложил Иштар. — Народ должен знать, что он победил.

Малика кивнула и побрела по улице, рассматривая тёмные витражные окна:

— Ты такое здесь готовил и хотел меня выслать?

— Хвала Всевышнему, всё обошлось.

— А если бы у нас ничего не получилось?

— У нас… — усмехнулся Иштар. — Ты хотела меня растоптать.

— Иштар…

— Думаешь, я ничего не понял? На что ты рассчитывала? На то, что расскажешь свою историю, и я начну метаться как крыса между двумя лагерями? Хотела выставить меня трусом и слабаком?

— Иштар…

— Разве не для этого ты вынудила Хёска подать на тебя в суд?

— У меня были на то причины.

— Какие?

Малика опустила голову:

— Были и всё.

— Я устал от тебя. Завтра отправляешься в Грасс-Дэмор. И только попробуй выкинуть ещё какой-нибудь фокус.

Ощутив сильную слабость, Малика оглянулась. Сзади медленно катил автомобиль.

— Я сяду в машину. Туфли трут.

Обернувшись, Иштар махнул водителю.

— Свежий взгляд шабиры вызвал у меня желание разобраться в предпосылках появления традиций и в причине их укоренения в нашем обществе. Не скажу, что шабира абсолютно права, но в её размышлениях я увидел зерна истины. — Голос Хёска звучал натужно, иногда дрожал, порой приобретал оттенки хрипловатого баса.

Чувствовалось, что Хёск устал объяснять советникам, почему отказался от обвинений против шабиры. При каждом новом вопросе демонстративно вздыхал, закатывал глаза и со стуком переворачивал песочные часы. Минуты, отведённой на ответ, не хватало, и верховный жрец глотал слова и всё чаще посматривал на Иштара: допрос прекратить мог только он.