Купава Огинская - По темной стороне [litres]

Раяр нахмурился. Рожа кирпичом, сидит, ни в чем не признается и смотрит куда угодно, но только не на меня.

А я же, я же прямо все!

– Яна, перестань, пожалуйста, – сдержанно попросил мой кошмар, которого, кажется, основательно долбануло умилением.

– Не могу, – призналась с улыбкой. Спинка моего стула едва слышно затрещала под ладонью хищника, заставив всполошиться Шэйна:

– Этому стулу почти сотня лет, не смей его ломать! Яна, что бы ты ни делала, прекрати!

– Да как же я прекращу? – удивилась я, смело придвинувшись к хищнику. А потому что не надо сидеть в зоне поражения. Вот если бы он рядом с Шэйном расположился, то сейчас бы не страдал. Хотя страдал бы, конечно, но не застыл бы каменным изваянием, ошалев от внезапной порции обнимашек. Я просто не утерпела, не смогла держать в руках себя и решила немного подержать его.

Спинка стула треснула, но на это я беспечно не обратила внимания. А потом крякнулся бокал в судорожно сжатой ладони, вот это и заставило меня подскочить:

– Да как же ты так-то? – возмутилась я, схватив его руку и с силой разжимая влажные от вина черные пальцы.

Несколько осколков врезалось в ладонь, один пропорол указательный палец у основания, остальные легко ссыпались на стол.

Кровь смешалась с вином.

Шэйн не возмущался, напряженно следя за мной, пока я, ругаясь себе под нос, осторожно вынимала осколки, периодически с ругательств срываясь на утешения.

– Это унизительное сомнение в твоей неуязвимости – человеческая забота? – задумчиво спросил у хищника сумеречный, когда я прижала белую салфетку к ладони Раяра.

Тот не ответил, пришибленный моими эмоциями и не до конца понимающий, что происходит, безропотно позволяя мне хозяйничать.

Через неполную минуту от ранок на его руке не осталось и следа, осколки и разлитое вино вместе с измазанной кровью салфеткой исчезли во тьме, а я была усажена обратно на стул и прижата к хищнику.

Таким странным образом он отреагировал на совершенно безобидное на первый взгляд предложение Шэйна:

– Не хочешь оставить ее у меня? Я сам позабочусь о том, чтобы Яну благословили.

– У нас взаимность, – нагло заявила я, не очень прояснив ситуацию. Зато Раяр расслабился, весело хмыкнув.

Но от обряда меня эта его веселость, к сожалению, не спасла…

Повторное явление помятых, мрачных и неодетых нас в храме было встречено с молчаливой покорностью.

Уже подготовленная чаша стояла на краю фонтана, перед которым мне было велено встать на колени. Вода успокаивающе журчала, искрясь и сияя под солнечными лучами, и вся атмосфера, такая умиротворенная и светлая, призывала расслабиться, подчиниться нежным девичьим рукам и позволить Мудрой меня благословить.

Я в какой-то мере подчинилась. Позволила увести меня от хмурого Раяра, оставшегося стоять в шаге от арочного свода, и покорно опустилась на неожиданно теплый мрамор, с безнадежным смирением следя за тем, как Мудрая, подняв чашу, обошла меня кругом.

Тихий шепот велел сидеть смирно и смотреть строго вперед, не крутя головой. Я подчинилась.

Вытерпела три обхода и даже не вздрогнула, когда один из камней, выловленный из чаши иссохшей тонкой рукой, коснулся лба. Несколько капелек тут же щекотно скатились по коже, но я терпела.

А потом жрица заговорила.

Мягкие, какие-то круглые слова, напевный нежный голос, эхом отдающийся от белых стен…

Не по себе мне сделалось сразу же. Внутри недовольно заворочалось что-то темное и страшное, поднялось, вспенилось, заполняя меня полностью. Влажный след на лице начало едва ощутимо покалывать. Замычали что-то жрицы, поддерживая Мудрую.

Я могла гордиться: для меня расстарались на славу. Благословение самого высшего уровня.

Но солнечный свет жег кожу, и я не могла по достоинству оценить оказанную мне честь.

Камешек, прижатый к моему лбу, будто раскалился, но Мудрая держала его все так же спокойно и легко, а я едва сдерживалась, чтобы не отшатнуться.

Стерпеть до конца благословения я просто не смогла. Острая колющая боль, вцепившаяся в сердце, вырвалась из меня тихим сдавленным стоном. Мудрая сбилась с ритма, я отшатнулась, разрывая контакт с камнем, упала на спину и уже не смогла подняться. Все вокруг затопила тьма.

Кто-то в ужасе завизжал, заставив меня отстраненно подумать о том, что напрасно они так расстарались. Вполне возможно, обойдись светлые простым благословением, все прошло бы без неожиданностей.

Но нет, Мудрая решила не идти простым путем, и теперь я лежала на полу, чувствуя, как в судорогах бьется мое тело, а вокруг меня бушевала тьма и, возможно, даже кого-то сейчас с аппетитом поедала.

Это длилось недолго, не больше секунды, но для меня эта секунда растянулась в вечность, оборвать которую удалось лишь Раяру. Рядом со мной он оказался внезапно, поднял с пола и куда-то потащил. И пока он уносил меня из храма, я чувствовала, как его тьма теснит мою. Не видела, потому что кругом была одна сплошная чернота, и оттенков она не имела, но ощущала, как мои жадные щупальца загоняют обратно. Они огрызались, пытались прорваться, но Раяр не сдавался, и им приходилось отступать, возвращаться ко мне, скручиваясь тугим узлом прямо под сердцем.

Обессиленно опустив отяжелевшую голову на плечо моего кошмара, я беспомощно ждала, когда пустота в груди заполнится.

Выйдя в просторное помещение с колоннами, где мы уже успели один раз напугать послушниц, Раяр переместился.

Из комнаты с фонтаном он этого сделать почему-то не мог, и на солнце, сияющее сквозь стеклянный потолок, выходил с неохотой, и вообще непонятно было, то ли это своеобразная дань уважения пресветлой, то ли ему действительно тяжело было находиться в месте, полном силы Мирай.

Вышли мы уже в знакомом зале с люстрой, с троном, с черным, холодным мраморным полом, пронизанным сероватыми жилами, на который меня не пустили.

Продолжая держать на руках, Раяр уверенно направился к открытым двустворчатым дверям, изредка, чтобы сократить путь, перетекая из начала одного коридора в начало другого. Зачем такие сложности, когда можно было сразу переместиться в нужное место, я поняла не сразу. Только после четвертого такого перемещения осознала, что ком в груди больше не шевелится, убаюканный маневрами хищника. Ему нравилось перемещаться и нравилось чувствовать тьму рядом с собой. Пускай чужую, которая совсем недавно заставила его вернуться на свое законное место, не позволив съесть кого-нибудь, но все равно отчаянно близкую.

После шестого перемещения я даже смогла тихо спросить, не обращая внимания на колючую боль, с которой слова прокатывались по пересохшему горлу:

– А мы куда? – Странно я себя очень чувствовала. Состояние было такое, будто я сорвала голос от крика… но я не кричала.