Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Он возвращается в комнату с фонтаном, выходит оттуда в другой коридор. Этот освещен немного получше, хотя все относительно. По большей части здесь всюду света примерно столько, чтобы можно было читать.

Закери бесцельно бродит, только бы не пойти проверить, как там Дориан, и даже слегка сердится на себя за то, что мысли его так много им заняты.

Проходя мимо натюрморта с горящей свечой, он готов поклясться, что, потревоженное его перемещением в воздухе, пламя поколебалось, и, приглядевшись, видит, что никакая это не живопись, а внутри багетной рамы висит полочка, на полочке стоит серебряный подсвечник, и в подсвечнике горит настоящая свечка! Кто же ее зажег?

Мяуканье, раздавшееся за спиной, отвлекает его. Обернувшись, Закери видит персидского кота, который в упор на него смотрит, сплющенная его физиономия выражает собой скепсис.

– В чем проблема? – спрашивает он у кота.

– Мьяуууррр, – отвечает кот, одновременно и мяукая, и рыча, и этим словно бы извещая, что проблем у него столько, что неясно, с какой начать.

– Я тебя понял, – говорит Закери и возвращается взглядом к свече, мерцающей в своей раме.

А потом он ее задувает.

И тотчас же рама, вздрогнув, начинает спускаться. Часть стены движется с рамой вместе, уходя в пол. Останавливается она, когда нижняя часть рамы достигает выложенного плиткой пола, а потухшая свечка – уровня кошачьих глаз.

Там, где раньше была рама, в стене открылось прямоугольное отверстие. Закери смотрит вниз, на кота, который, больше интересуясь свечой, пытается прихлопнуть струйку дыма.

Отверстие достаточно велико, чтобы в него пройти, но что там внутри, не видно. Основной источник света в коридоре – лампа под абажуром с бахромой, что стоит на столике напротив. Насколько хватает длины шнура, Закери подтягивает лампу к дыре в стене, любопытствуя между делом, откуда здесь вообще электричество и что произойдет, если его вырубить.

Лампа согласна приблизиться к дыре, но не вплотную. Закери ставит ее на пол, наклонив в сторону отверстия (кот в восторге от бахромы), перешагивает через верх рамы и входит внутрь.

Ботинки хрустят по чему-то, что валяется на полу, по чему именно, известно лишь темноте, и Закери находит, что так оно, пожалуй, и лучше. Лампа замечательно справляется с освещением, но глазам требуется время, чтобы привыкнуть. Он сдвигает одолженные очки поближе к переносице.

Приглядевшись, он понимает, глаз оттого не свыкается с темнотой, что свету не от чего здесь отразиться. Комната вся, целиком, выгорела. То, что он принял за пыль, – это пепел, осевший на останки того, что находилось здесь раньше, и он в точности представляет себе, как тут все было когда-то, некое неопределимое время тому назад.

Письменный стол в центре комнаты и кукольный домик, стоявший на нем, обожжены до черноты, в прах.

Кукольный домик обрушился, крыша его провалилась. От обитателей его и всего, что вокруг, испепеленных, осталась одна память. Комната полна обугленной бумаги и предметов, обгоревших до неузнаваемости.

Закери протягивает руку к единственной звезде, которая свисает с потолка на чудом уцелевшей струне, и от прикосновения та падает на пол и теряется в тенях.

– Упадок и разрушение, – говорит он отчасти самому себе, отчасти коту, который поверх рамы выглядывает из коридора. – Даже крошечным империям приходит конец.

Кот, как бы в ответ, пропадает из виду.

Закери хрустит ботинками по угольям, по осколкам сгоревшего мира. Подходит к кукольному домику. Навесная петля, которой соединялись створки фасада, цела, он ее отпирает, и под пальцами петля распадается, и остатки фасада оседают на стол, открывая то, что осталось от интерьера.

Он пострадал чуть меньше, чем остальная часть комнаты, но, конечно, обожжен и черен от копоти. Спальню не отличить ни от кухни, ни от гостиной. Чердак обвалился на этаж ниже, прихватив с собой большую часть крыши.

Глаз цепляется за что-то в одной из сгоревших комнат. Закери достает это из руин.

Куколка. Краем своего свитера оттерев с нее сажу, он подносит ее к свету. Это куколка-девочка, возможно, дочь изначальных обитателей дома, из расписного фарфора. Треснутая, но целая. Закери оставляет ее стоять на руинах дома.

Он хотел увидеть все так, как оно есть. Сам домик, город вокруг, окрестности и тот, другой заморский город-на-том-берегу. Множество добавок, внесенных входящими в этот мир людьми, и наползающие один на другой сюжеты. Да, пожалуй, ему самому хотелось что-то сюда добавить. Оставить свой след в этой истории. Он даже не осознавал, как сильно этого хочет, пока не столкнулся с реальностью, пока не оказалось, что сделать это не в его силах. В смятении он не понимает, печален он, зол или разочарован.

Что ж, время идет. Все меняется.

Он оглядывает комнату, всю просторную комнату, в которой обитает теперь лишь девочка из фарфора, стоящая на пепелище своего мира. Остались обрывки струн, на которых свисали когда-то с потолка небесные тела, звезды или планеты, струны эти как клочки паутины. Теперь он видит, что кое-что еще пережило бедствие, поразившее кукольный мир. Вон следы кораблекрушения в том углу, где когда-то лежал океан, вон отрезок железнодорожного пути, бегущего по краю стола, вон напольные часы, выпавшие из окна главного дома, а вот олень, весь в копоти от копыт до рожек, но целехонький, глядит на Закери с полки стеклянными глазами-булавками.

По стенам скручиваются, как стружка, полоски несгоревших обоев. Рядом с той полкой, на которой олень, – дверь без ручки, и не та ли, мимо которой он прошел получасом раньше.

Комната вдруг все больше напоминает собой могилу, запах гари усиливается.

В коридоре падает лампа – то ли по собственной воле, то ли кот постарался. С тихим треском разбивается лампочка и уносит с собой свет, оставив Закери в темноте посреди обугленных остатков миниатюрной вселенной.

Он плотно закрывает глаза и считает в обратном порядке, начав с десяти.

Странным образом он ожидает, что сейчас вот, открыв глаза, увидит, что он в Вермонте, однако это не так. Он по-прежнему там, где был десять секунд назад, но теперь во тьме смутно сереет просвет, на который можно ориентироваться.

Он выбирается в коридор, стараясь не наступить на лампу. Возвращает ее на столик и, насколько удастся, убирает с пути осколки разбитой лампочки.

На книжных полках стоят несколько обетных свечей, он использует одну, чтобы снова зажечь ту, что в раме. Едва пламя ожило, как рама начинает двигаться вверх, и стена снова отгораживает собой пепелище кукольной вселенной.

– Мяу, – произносит персидский кот, возникнув внезапно у его ног.

– Слушай, – отвечает коту Закери. – Я сейчас пойду вон туда, – он указывает на коридор налево, решение приходит к нему по мере того, как он его оглашает. – Хочешь, пойдем со мной, а не хочешь, дело твое. Сам выбирай.