Эрин Моргенштерн - Беззвездное море [litres]

Их гораздо больше, чем можно себе представить, и движутся они невообразимо быстро, обогнать их немыслимо. Как он вообще смеет хотя бы пытаться?

Закери смотрит на лестницу через провал. Ступени прочные, высечены в скале. И не так уж до них высоко. И провал перед ними не так уж широк. До них вполне можно допрыгнуть. Он бросает туда меч, тот падает на нижнюю ступеньку и надежно лежит там.

Набрав воздуху в грудь, Закери подпрыгивает и одной рукой ухватывается за край ступеньки, но вторая попадает на меч – и меч, вроде бы надежно лежавший, соскальзывает, утягивая Закери за собой.

Итак, меч летит вниз, и Закери Эзра Роулинс летит вместе с ним, прочь от этой полуразрушенной лестницы, от забытого города, вниз, в темноту.

Прежде Дориану не доводилось купаться в меду, так что откуда ж ему было знать, что мед просачивается повсюду, приклеивается ко всему и ни за что не хочет смываться. Он зачерпывает из одной из бочек, которые стоят в трюме корабля, еще ведро холодной воды и, подняв ее над головой, на себя выливает. Ледяная до дрожи вода окатывает его каскадом.

Если б он думал, что видит сон, этот холодный душ мог бы его разбудить, но он знает, что это не сон. Знает это всем своим существом, всей пропитанной медом кожей.

Отмывшись, насколько это посильно, он одевается, не застегнув сюртук на его звездные пуговицы. “Судьбы и сказки” лежат там во внутреннем кармане, каким-то чудом в целости пережив выпавшие им приключения и не запятнав себя медом.

Проводя рукой по своим седеющим, все еще липким волосам, Дориан чувствует себя староватым для этих чудес. Когда, в какой момент успел он превратиться из молодого, верного и послушного в растерянного, плывущего по течению и уже немолодого? Он точно знает когда, потому что тот момент по-прежнему не отпускает его.

Он поднимается на палубу. Корабль входит в другую систему пещер, где скальная порода перемежается кристаллами, напоминающими кварц или цитрин. Сталактиты украшены узорами из виноградных лоз, звездочек, ромбов. Разглядеть это можно благодаря фонарикам, зажженным на корабле, и мягкому свечению моря.

Корабль дрейфует, и постепенно открывается вид на другие пещеры, промельки связанных между собой пространств. Там лестницы и высокие осыпающиеся арки. Разбитые статуи и сложно скомпонованные скульптурные группы. Вдалеке водопад (мёдопад), пенясь и золотясь, разбрасывает брызги по скалам. Подземный мир под подземным миром надземного мира. По крайней мере то, что от него осталось.

Элинор находится на шканцах, настраивает навигационные приборы, назначения которых Дориан не распознает. Управление таким судном, вероятно, требует многих знаний. Один из инструментов похож на цепочку из песочных часов. Другой, видимо, компас, в форме шара, указывает вверх и вниз, а также стандартные направления.

– Ну что, теперь лучше? – спрашивает она, взглянув на его влажные волосы.

– Гораздо лучше, благодарю вас, – коротко кланяется Дориан. – Могу я задать вам вопрос?

– Да, но у меня может не оказаться ответа. Или он окажется неправильным. Или неприятным. Вопрос и ответ не всегда совпадают один в один, как кусочки в пазле.

– У меня не было этого там, наверху, – говорит он, указывая на меч, вытатуированный у него на груди.

– Это не вопрос.

– Но как это у меня появилось?

– А ты вспомни, думал ты когда-нибудь, что оно у тебя есть? – спрашивает Элинор. – Понимаешь, тут внизу все перепутано, мечты и реальность. Может, было такое, что ты когда-нибудь думал, что меч должен быть у тебя на груди? Ну, вот он теперь и есть. Наверное, ты хороший рассказчик, обычно на это уходит побольше времени. И к тому ж ты немало времени провел в море, это тоже способствует.

– Да, но это была всего лишь идея, – говорит Дориан, вспоминая себя, как он, читая в книге Закери о том, какими стражи были когда-то, представил себе, как выглядел бы его меч, если бы он был настоящим стражем, а не дрянной его имитацией.

– Это история, которую ты сам себе рассказал, – говорит Элинор. – Море услышало, как ты ее рассказываешь, и теперь меч на тебе. Так это и работает. Обычно это должно быть что-то личное, история, которую ты принимаешь близко к сердцу, но вот я, например, управляюсь так с моим кораблем. Хотя получилось не сразу.

– Что, неужели вы силой воли создали целый корабль?

– Я нашла обломки его и рассказала себе, какими должны быть остальные его части, и в конце концов они совпали, те части, что я нашла, и части той истории, что я напридумывала. Он может сам собой управлять, но иногда мне приходится указывать ему, куда идти, и подталкивать в нужном направлении. Я могу поменять цвет парусов, но им нравится быть как раз вот такого цвета. А тебе этот цвет нравится?

Дориан смотрит на темно-красные паруса, и на мгновение они светлеют, а затем снова становятся бордовыми.

– Очень, – говорит он.

– Спасибо! А тату, которое у тебя на спине, ты сделал там, наверху?

– Да.

– Больно было?

– Страшное дело, – кивает Дориан, вспоминая сеанс за сеансом, проведенные в тату-салоне, где пахло кофе и благовонием “наг чампа” и где гремел, чтобы заглушить жужжание игл, классический рок. Много лет до того он переснял на ксероксе эту картинку из книги, чтобы повесить ее на стену, даже не думая, что когда-нибудь книгу утратит, и потом, когда оказалось так, что это все, что осталось у него от “Судеб и сказок”, захотел, чтобы она стала ближе к нему, чем стена, так близка, что никто не сможет отнять.

– Это много значило для тебя, да? – спрашивает Элинор.

– Да, очень.

– То, что много значит, иногда причиняет боль.

Дориан улыбается этому утверждению, то ли вопреки его истинности, то ли как раз на нее.

– Дотуда довольно далеко, – говорит Элинор, направляя глобус-компас и накидывая веревку на рулевое колесо.

– Представления не имею, где это, – признает Дориан.

– Да? Ну, я тебе покажу.

Еще раз сверившись с компасом, она ведет его в капитанскую рубку. Там по центру стоит длинный стол, уставленный подсвечниками с восковыми свечами. В углу, у пузатой печи с трубой, выходящей на палубу, размещены кожаные кресла. По внешней стене тянутся многоцветные витражные окна. С потолочных балок свисают веревки, ленты и накрытый одеялами большой гамак. Одноглазый плюшевый кролик с повязкой как у пирата и мечом сидит на полке рядом с прочими памятными вещами: рогатым черепом, глиняными кружками, наполненными ручками, карандашами и кисточками, банками чернил. Перья на ниточках висят вдоль стен, взлетая вместе с потревоженным воздухом.

Элинор подходит к дальнему концу стола. Там между свечами лежит стопка бумаги, вся разной текстуры, размеров и форм. Некоторые листы прозрачны. Большинство исчерчено линиями и исписано примечаниями.