Карина Вран - Днем с огнем

— Андрей, племянник Демьяна Бельского, — ответил на крепкое рукопожатие я. — С недолгим визитом. Чай? Как раз вскипел.

Остатки заварки ма, что были для меня на вес золота, я в деревню, разумеется, не повез. Обошелся "липтоном" в пакетиках. Чай, печенюшки и грильяж в шоколаде поспособствовали налаживанию контакта. Так, я вскоре был осведомлен, что дальний двор принадлежит пасечнику, и у него можно достать отличный мед. У моих соседей-пенсионеров всегда можно разжиться свеженькими овощами прямо с грядки. Дали мне, подмигнув, контакт деревенского самогонщика. Еще я получил наводку на свеженькие яички и на молочко, коровье и козье — и молоко, и яйца на той стороне реки.

При упоминании молока нарисовался Кошар, принялся тереться мне об ноги и — впервые в его исполнении слышал — мурчать.

— Ого! Ничего себе кошатина, — восхитился Кирилл. — Из города привез?

Парень был круглолиц и рус, прямые волосы доходили до шеи. Крупные веснушки почти что вывели по его лицу полосу от скулы до скулы через переносицу. Был он пониже меня, но помощнее в плечах.

— Да. Он тут отлично обустраивается, — хмыкнул я, провел рукой по серой шерсти. — Будет тебе молоко, будет. Завтра же и схожу.

Пушистый вымогатель мявкнул и ускакал. Продолжать инспекцию.

— Лучше всего к Нине Ильиничне идти с утра, часиков в семь-восемь, — посоветовал "абориген". — А на обратке к нам загляни, вместе и позавтракаем.

— Неудобно… — начал отнекиваться я.

— Глупости, Лидка моя только рада будет, — отмахнулся он, дернул головой; волосы откинулись в сторону, приоткрыв ухо с заостренным кончиком. — В кои-то веки ровесник, а не старые грымзы с хрычами. Раньше тут поболее молодежи было, но много кто перестал приезжать. Соглашайся! Оладьи с вареньем. Земляничным.

Я изобразил раненого и даже почти умирающего: земляничным вареньем он и впрямь сразил меня наповал. Оно у меня под номером два в списке любимых, сразу после морошкового. На что к сладкому ровно дышу, а варенье — это отдельная категория.

— У меня к тебе два вопроса, мурлыкин, — громко сказал я, проводив гостя; тот засобирался домой вскоре после обещания заглянуть с утра. — Вопрос первый: сколько брать молока и зачем оно нам? Если в блюдечко, полакать…

— Домовик чахнет, дом дряхлеет, — выскочил серый комок у меня из-под ног. — И зол он сильно, выходить-говорить не желает.

— Молоко — домовику? — уточнил я и погромче добавил: — Не сердись и угощайся, домовой дедушка, меня и хвостатого не стесняйся.

Кошар важно кивнул.

— Ему кринку, да нам кринку. Да к молочку малинку — за домом уж назрела.

— И второй вопрос: этот Кирилл — кто? — пока Кошар не перечислил все, что унюхал полезного в округе, спросил я. — У него уши почти как у эльфа, но комплекцией он ни разу не эльф.

— Мыслишь: альв, скоге али сид он? — овинник запрыгнул на стул, который прежде занимал Кирилл, повел носом. — Не знаю. Нет. Плакун-траву чую, она все прочее отшибает. Ты ведь сокрытое видеть научен, выбери момент да вызнай.

— Шерстистый, тебе там в рюкзаке не напекло? — поморщился я. — А если он опасен? И поймет, что я узнал о нем то, чего не следовало бы? Мне вот совсем не хочется, чтобы меня на вилы подняли или тюкнули по темечку и прикопали. Этот, как его… жальник, вон, потом на полянке соорудили, чтобы трюфели собирать. Законники далеко, а мы тут чужие всем.

— Огонь великий! — выпучил глаза Кошар. — Ты начал думать о том, что воспоследствует! Опробуй тогда безопасный путь: спроси имя рода у этого Кирилла. Может, из него что поймем, особенно, ежели он из ненашенских. Но пришел он к дому не со злом, за то не сомневайся.

— Спасибо и на том. Спрошу.

Я махнул рукой и занялся дальнейшим обустройством. До сна хотелось изобразить нечто похожее на цивилизацию, раз я сюда на несколько дней "понаехал".

Под вечер я под чутким руководством заревого батюшки разжег огонь в печи. Без спичек, бересты и бумаги для розжига. Без цели согреться и уж, конечно, не для готовки, хотя в печи дяди Демьяна, по заверению Кошара, и хлеб с пирогами прежде пекли, и каши варили, и мясо томили. Я мог бы сослаться на тренировку (в общем-то, это она и была), но на деле — огонь был для уюта. Трескучий, радостный, завораживающий.

Мы с шерстистым уселись на подметенном и даже помытом мною полу, пили "липтон", смягченный свежей мятой, найденной в огородных зарослях чутким нюхом Кошара. Заедали свежесобранной спелой малиной из общего блюдечка. Второе такое блюдце овинник унес куда-то за печь, обиженному невесть на кого домовику.

— Славно, — довольно сощурился Кошар.

— Славно, — согласился я. — У меня отпуск в конце августа. Сюда же поедем? Если не случится ничего дурного.

Это я тетку Дарью растерзанную вспомнил. Не к ночи такие воспоминания…

— Сюда, — подтвердил манул. — Слышишь? В сенях топочет кто-то. Кто — не разобрать. Но не крыса там.

Он вскочил, от неги и расслабленности и след простыл.

— Начинается, — огорчился я, поднялся, отряхнулся. — Схожу, проверю.

— Ухват возьми, — предложил Кошар. — И огонь чтоб готов был. Вместе идем.

Серьезные мы, вооруженные чугунным ухватом (в моей руке), выдернутыми шерстинками (в серой лапе), осторожно, на цыпочках (чтоб не спугнуть нарушителя) прокрались в сени. Там мною был вызван огонь на ладони, чтоб высветить наверняка того, кто в дом вломился.

"Топы-топы-топы-топы!" — услышал я, резко обернулся на звук.

— Я тож дряхлею, — вздохнул овинник, подскочил к топотуну. — Мы малину не всю доели? Надо бы угостить гостя, раз пожаловал. А лаз я завтра поищу да заделаю.

Я убрал "подсветку", щелкнул выключателем.

На одной доске друг напротив друга нос с носу стояли Кошар и… ежик.

Ниной Ильиничной звали дородную румяную женщину неопределимого возраста. То есть, понятно, что за третий десяток перевалило, но насколько далеко — никакой очевидности. Морщинок на круглом лице почти не сыскать, а те, что есть, притаились в уголках глаз. Русые волосы, заплетенные в тугую косу и завернутые в объемистый пучок, кое-где высветлены солнышком, а не сединой.

Женщина новому лицу в деревне слегка удивилась, но в парном молоке не отказала. Полюбопытствовала, чей я буду и как надолго. Хотя, как я подозреваю, цену за трехлитровую банку с молочком и пакетик с творогом для меня она несколько заломила. Я был не в обиде: прилетел тут гусь залетный, явно городской и в их краях ненадолго, грех не обобрать такого.

Спросила, откуда я про нее узнал. Логичный вопрос, поскольку рекламных вывесок возле дома не имелось. Я "сдал" Кирилла.

— Антоновых малец? — уточнила она, и я подвис: сосед по дальней стороне на мальца не тянул комплекцией, и мне был сверстником. — Ай, не смотри ж ты так. Я ж его вот таким помню, — рука Нины Ильиничны опустилась на уровень бедра. — Худющий был, как газетный лист. Худющий да больнючий. А как стали его каждый год привозить, поднаел бока. Оправился. Молочко от козочки пил, сил набирался. Теперь племяша привозит, старшие-то занятые. Ну, за хозяйством присмотр. Девица только там… Ай, не след языком молоть. Ступай, дела ж у меня!