Сергей Джевага - Когда оживают Тени [litres]

– И что такого?

– Да ничего особенного, больной ублюдок следил за нами. Как оказалось, тоже ее вожделел. Хотел, чтоб как в старых балладах, на родной сестре жениться. Дескать, герои раньше так делали, традиции и прочая чепуха. Мы знали, но не придавали значения. Мол, перебесится и успокоится. И любовь ведь побеждает, да?..

Говорил сын гранда негромко, но с такой глубинной горечью, что меня пробрало, по спине побежали мурашки. А судя по ярости, коей веяло от Олсандера, сказанное являлось если не полностью, то частично правдой.

– И что? – спросил я, разрывая затянувшуюся паузу.

– А ничего, – устало ответил друг. – Хорошего. Как узнал, что мы с Эилис того… взбесился и подстерег сестру тем же вечером по дороге из купеческого квартала. Итог – десяток ножевых ран, слепота и паралич. Девочка выжила, но осталась прикованной к постели. И ни один гнозис-лекарь не смог что-либо сделать. Сказали, теурги бы осилили, а мы не в силах. Хожу к ней иногда в монастырь Святой Марии, навещаю.

– Но откуда известно, что нападение совершил именно он?

– Рыбки на хвостах принесли. Видели его в тот вечер там же. Тогда в приметном плаще ходил, с гербом дома на всю спину. А контакты из низов подсказали, что никто из их людей не замешан, дураков нет. Конечно, в итоге Тару на уши поставили. Наловили всякого отребья, кто-то признался, красиво утопили. Но толку?.. Никто не подтвердит, что сын лорда Старшего дома сотворил такое с собственной сестрой. Ибо будет грандиозный скандал. Меня отец слушать не стал, обложил запретами, чуть в «Тихую гавань» не отправил.

– Ты, кажется, тогда долго болел, – задумчиво сказал я. И мысленно добавил: «История со стихами началась тогда же. И ссора с грандом. До того оставался прилежным наследником… Вот как сложилось. Вот и двойное дно, на фоне коего телодвижения и метания друга гораздо логичнее. И мне ничего не сказал, но понятно – слишком личное».

– Дырки лечил после дуэли, – пояснил Фергюс. – Как встал на ноги, хотел повторить наши упражнения. Но Гай Керней лорд Мак-Кейн договорился с отцом, отправил кусок дерьма командовать восточным флотом. А чтоб не скучал, дал в напарники сего пухляша, младшего двоюродного братца Симаса, ведь и раньше вместе терлись. Гоняться за ними бессмысленно, корабли постоянно крейсировали. Но тут совпало, флагман вернулся в Лорд-Кастл на ремонт, а я на приеме и узнал.

По мере того как поэт говорил, братья Мак-Кейн мрачнели. Внешне это проявлялось мало, тот же Олсандер владел собой практически идеально, управлял лицом, как субмариной, – ни одна мышца не дрогнула. И лишь глаза, ставшие совершенно бешеными, выдавали истинные чувства. Симас тоже великолепно держался – такой же добродушно-сонный, расслабленный. Но я заметил, как он малость покраснел, а потом пошел пятнами. И рука дрогнула, кисть сжалась в кулак, будто дробила кости шеи Фергюса.

Они молчали. Молчали нехорошо. Зло. Злобой и яростью полыхали оба. С той лишь разницей, что от Олсандера тянуло еще и негодованием, а от Симаса – ненавистью.

Дополнительно не покидало ощущение дискомфорта и тревоги. Вновь померещилось, будто следят. Но не так, как случилось с невидимкой, а иначе. С конкретным интересом, намерениями, опаской.

– Отвратительно, – сказал я.

– Прости, что втянул, – виновато кивнул поэт. – Я как увидел, что на тебя насели там, в гроте Молоуни, так и решил воспользоваться. И если что, не беспокойся. Оставил письмо, где все объяснил, тебя никто не посмеет обвинить.

– Ты идиот. Устроил мелодраму.

– Ага. Но ничего не могу с собой поделать.

Кривовато улыбнувшись, Фергюс развел руками, будто извинялся. За то, что больше не верит в дело отца, не может оставаться примерным сыном. Что пытается забыться в алкоголе и женщинах, но не получается. Что воспользовался мной… и по-прежнему полагается на меня как друга. А еще боялся этой встречи. Как некоего волнительного момента, ожидаемого и обыгрываемого в воображении до мелочей. Но прозревая, что реальность окажется иной. Глупость, право. Но вся наша жизнь состоит из глупостей.

– Выговорился, словоплет? – холодно спросил Олсандер. – Излил душу своему доверчивому приятелю, лорду грязнуле и грубияну?.. Отлично. Тогда можно приступать.

– И ты ничего не скажешь в оправдание? – хмыкнул поэт.

– Я не собираюсь оправдываться. Ты мне не судья, – тем же ледяным тоном ответил наследник лорда Мак-Кейн. – Просто проткну твое гнилое брюхо, как тогда. И пожалуй, отсеку чрезмерно длинный язык. Раньше и не за такое убивали на месте.

– Охотно верю, ты мечтал об этом, – вновь криво усмехнулся Фергюс. – Человек, способный сотворить подобное с родной сестрой, чудовище. Но сегодня ты расплатишься.

– Сколько дешевого пафоса, – с отвращением сказал Олсандер. – И голословных утверждений. Но что ожидать от бездарного словоплета?.. Ничего я с ней не делал! Тебе приснилось. Твои дружки солгали, прикрывая свои задницы, а ты поверил. Да и нафантазировал в придачу. А то, что таскал Эилис по всяким притонам, несомненный факт. Да, я следил. Но не для того, что ты придумал, а беспокоился о ней. И в тот роковой вечер как раз недосмотрел, не успел, не смог. Наверняка кто-то из твоих побратимов и решил позабавиться. Ты виноват в том, что произошло, Мак-Грат. За то и получил пять лет назад. Получишь и сейчас.

Последняя фраза прозвучала как приговор. А красноватые отсветы фонаря и оранжевого сияния, падающего сквозь дыру в потолке грота, легли на лицо Мак-Кейна так, что совершенно исказили черты, придали образу бравого моряка некую инфернальность. Фергюс в свою очередь задохнулся от ярости и возмущения, потерял дар речи. И мы какое-то время стояли. Молча, в темной пещере, забитой мусором, под взглядом мертвых каменных глаз статуи Христа.

Происходящее попахивало абсурдом, виделось нереальным и глупым. И я не знал, кому верить. Эмоции – не мысли, правду по ним не прочесть, а злость не есть доказательство чего-либо.

О соперничестве домов Мак-Грат и Мак-Кейн слагались легенды. Десятилетиями они конфликтовали, доходило и до открытых боевых действий, лилась кровь. Но вроде бы еще дед Фергюса решил вопрос. Провел переговоры, заключил мир, сделав врагам заманчивое предложение и отдав в вотчину Ньюпорт. И противники стали если не друзьями, то соратниками.

Но тогда почему я сейчас слышал отзвуки чужих эмоций с другого края помойки, откуда пришел сам, а также с галерей и лестниц? Сначала эхо было смутным, и я не придал значения. Затем ощущения усилились по мере приближения неизвестных. По меньшей мере десяток людей без фонарей и шума подкрадывались к нам… Или придумываю? Или пришли на шум местные обитатели, бледные? А может, решил кто другой воспользоваться ситуацией?