Стивен Эриксон - Три повести о Бочелене и Корбале Броче

Он казался лишенным страха, а значит, совершенно безумным.

Их провожатый к кладовой хрустит длинной кольчугой под плотным шерстяным плащом. Пухлые, бледные руки сложены, словно он проклятый монах-попрошайка.

"Все мы идем на смерть. Кроме, может быть, его. Так всегда. Главари вечно выживают, пока остальных режут. Нет, он выживет, и еще кок, потому что коков никто не любит и еще... потому что кок - поэт.

Нет, реально поэт. Вовсе не кок, клянусь Худом.

Это все, что он умеет делать - писать стихи. Не поет, не играет на инструментах, не слагает песен, ведь это, приятели, ниже его.

Все верно, последний утренний пеан кока, который он выложил, накладывая варево в миски. Помпезное лицо и перекат каденций, словно неуклюжие словесные отбросы из глотки были чем-то глубокомысленным... ну, я читывал поэзию, о да, и слышал ее много. Стихи читали, пели, скулили, бормотали, мямлили, выкрикивали и выпыхтывали, шептали и сплевывали. Ах, какой моряк не слыхивал?

Но что мы знаем? Не у нас изящные брови взлетают над хладными, мудрыми очами, ох не у нас. Мы простые слушатели, ведомые сквозь психологические травмы какого-нибудь потаскуна, пока идиот взирает в зеркало любви-ненависти, мастурбируя всем собой; и это мы должны, когда придет момент - придет, ха! - мы должны задыхаться и расслаблять сфинктеры в лингвистическом экстазе.

Да, гм... Пусть уж кок наяривает на своем проклятом черпаке. Понимаете, о чем я?"

Брив, помощник плотника, толкнул его: - Идем с нами.

- Оставь меня! - зарычал Брив, помощник кока. - Я готовлюсь, ясно?

И пошли они вниз, по крутому трапу, вниз в трюм, где обитает жуть - ну, то есть обитает в носовой части. Все трое моряков (или два моряка и одна морячка, которая на деле тоже была моряком) отчаянно хотели пойти лучше в баню.

Брив, помощник плотника, оставался на шаг позади Брива, помощника кока, и на шаг впереди Брив-плетельщицы, которой, если сплетала канаты не лучше чем заплетает волосы, было бы лучше служить коком. Ведь кок был поэтом.

Но зато без плетельщицы дела могли бы пойти худо, и так не годится. А прислушайтесь к демонам, шумящим на носу - если склониться и глянуть между ног через дыру в ступенях, он мог бы различить что-то от рычащей, шипящей, щелкающей клыками, топочущей битвы. Но какая ему была бы польза, эй? Ни на грош. Они там сотрясают прекрасный трюм, ломая дерево, вышибая паклю из щелей и чертя мерзкие черты в бортах, словно рифов и отмелей, скал и безбилетников не довольно. Вот безмозглые демоны - устроили всяческий ущерб.

Ну, если бы плотник знал свое дело, что ж, все было бы в порядке. Верно? Но он был дураком. Убил его - сделал миру подарок. Однако забавно, как один-единственный предсмертный крик повлек за собой все остальное, и теперь люди мрут там и тут, а вон смотрите, Ловкач Друтер, по крайней мере тело, сидит близко от ступеней - гвоздем достанешь. Сидит, будто попросту ожидает, когда вернется голова. Ну, тут все нелепо, на что ни глянь, а кто там дерется в полутьме, ну, к счастью, разглядеть трудновато..

- Чтоб тебя, Брив, - прошипела Брив-плетельщица. - Хочешь поймать свое дерьмо своим же ртом?

- Ты говоришь не как леди, - ответил Брив и ускорил шаги, догоняя Брива, помощника кока. - Нужно было принести фонарь.

Великан-евнух уже сошел со ступеней и не стал вежливо поджидать, когда же моряки присоединятся, но двинулся в сторону кормы, к кладовой. Бриву, помощнику кока, лучше было не отдавать лысому придурку ключи. Ну, Брив помощник плотника вполне способен его остановить...

- Ой! На пятки наступаешь, женщина!

- Там за мной сидит безголовый парень, так что поспешай, Брив!

- Он ведь на тебя не глядит.

- В спину взгляд уперся, клянусь!

- Не его. Оглянись - у него голова далеко отлетела.

- Слушай, нам, женщинам, лучше знать такие вещи. Когда кто-нибудь обшаривает глазами сверху донизу. На корабле хуже всего, всюду лячи.

- Личи, не лячи.

- Да что ты понимаешь? Я тут, знаешь ли, единственная достойная женщина, так что все на мне.

- В каком смысле "все на тебе?"

- Тебе лучше не знать.

- Может быть. Просто интересно. И еще страшно, но мужчине подобает быть вежливым с женщиной. Даже с той, у которой груди подпрыгивают как пробки или два буя на волне.

Евнух встал перед дверью кладовой.

Брив, Брив и Брив столпились за спиной.

- Хорошая ли это идея? - задал вопрос помощник кока, едва евнух вставил ключ в скважину.

- Ох, ох, - вздохнула плетельщица.

Ключ повернулся. Лязгнули сувальды.

- Хорошая ли это идея? - повторил помощник кока.

Сеч'Келлины - само по себе плохо, но Сеч'Келлины в колдовских воротниках... да, поистине скверно. Своего рода гомункулы, Сеч'Келлины были созданы Джагутами, разработаны - утверждают те немногие, что наделены достаточным авторитетом, чтобы высказывать мнения - на основе некоей древней расы демонов, называемых Форкассейлами. Белые как кость, слишком много коленей, лодыжек, локтей и даже плеч. Будучи перфекционистами худшего сорта, Джагуты смогли изобрести существа, способные к размножению. И - еще типичнее для Джагутов - они взяли и начали вымирать, оставив ужасающим выродкам свободу делать что пожелают. Обычно те уничтожали всех, кто попадался на глаза. Ну, пока не появлялся кто-нибудь достаточно могущественный, чтобы избить их, сковать жизненные силы и захоронить там, где никто не станет тревожить... например, под дрянной мостовой среди быстро растущего города.

Достаточно могущественный колдун мог и пробудить наложенные на тварей чары, даже покорить своей воле. Разумеется, ради нечестивых и непристойных целей.

Возможно, именно это и случилось с шестью Сеч'Келлинами из кладовой.

Но, говоря по правде, ничего подобного.

Все было намного хуже.

О да.

Колдуны поручают. Всегда можно узнать таких колдунов по тому, как они сидят в башнях, день и ночь составляя злобные схемы господства над миром. В мирской пыли копается кто-то другой. Колдуны, которые не поручают, лишаются времени на продумывание черной эры тирании, тем более на исполнение потребных практических шагов. Накапливается грязная посуда, а также белье. Пыль сбивается в комья, комья замышляют узурпацию. Белки устраивают течи в крыше, иногда падают куда-то меж стен, не могут выбраться и там помирают и мумифицируются с гротескными гримасами на мордочках и стесанными о кирпичи зубами.

Миззанкар Дрябль из Джанта - города на Стратеме, павшего во прах столетия назад, города, о котором не догадываются жители Джатемовой Пристани, нового селения в трех тысячах шагов по тому же берегу - Миззанкар Дрябль из Джанта, значит - бывший, в чем согласны все давно усопшие, особо ужасным волшебником, заклинателем, чародеем, тавматургом и вдобавок уродом - Миззанкар Дрябль из Джанта, да - воздвигший шпиль узловатого, пузырчатого, черного блестящего камня за единую ночь в разгар бешеного шторма, отчего шпиль не имел окон и дверей... гм, был тот шпиль высотой по колено и такой ширины, что можно встать на одну ногу, что весьма бессмысленно, ведь Миззанкар был высок и толст и все давно усопшие согласны, что строил он изнутри наружу, ибо бедный глупец застрял и Худ знает, какие злодейские планы он замышлял, но только лишь позволил нагромоздить вокруг себя груды хвороста и бревен и поджарить как орешек в скорлупе... Миззанкар Дрябль из Джанта, да, он умел поручать.