Ярослав Гжендович - Конец пути

Когда я прибыл в Сад, стояло позднее лето. Потом наступила осень, а вместе с ней пришла пора штормов, корабли возвращались на юг, к Побережью Парусов, а вместе с ними исчезали и очередные обитатели Каверн. Чем ближе была зима, тем больше кораблей покидало порт, прибывало же их немного, и капитаны не имели желания отправляться в самое пекло, в которое превращался Северный пролив в Остроговых островах, и им приходилось оставаться тут до весны. В гостиницах начали появляться новые люди, одни отплывали, другие прибывали, и каждый интересовался исключительно собственными делами.

Именно потому я и смог появиться в Кавернах в новой одежде и с новой историей, в компании Н’Деле, спокойный, что никто не станет надоедать мне расспросами. Я мог считать, что тот, кого знали как Фьялара Каменного Огня, погиб некогда от рук Отверженных Древом, я же не имел с ним ничего общего.

В Каверны мы вошли не через привратную башню, что вела в кварталы Верхнего Замка, с ее пылающим огнем и каменными, но живыми драконами, но со стороны Каменного торжища и портов. Двое мужей, кебириец и амитрай.

Больной кебириец, которого сотрясала дрожь, идущий, словно старик или ослабленный, — и молодой амитрай со старым шрамом от клинка на щеке, с черными волосами, заплетенными в косичку ветерана, с однолезвийным ясарганом амитрайской пехоты на боку, с железным амулетом двух лун на груди рядом с деревянной подвеской с выжженным знаком корабля и именем: Арджунг. Потому что именно так городской чиновник записал чужеземное имя Арджук. Это я.

Снова Арджук Хатармаль. Но на этот раз не чиновник-синдар, но воин. Восемнадцатый «Морской» тимен из Кангабада, третий бинлик, первый бинхон, служба — галера «Непобедимая Кобыла», лучник, вторая палуба, правый борт, четырнадцатый щит. Верный военный пес Подземной Матери, пусть все станет единым.

Взятый в плен на далеком море «волчьим кораблем» моряков Земли Медведей и проданный в рабство. Освобожденный стирсманом Кальгардом Шагающим-с-Огнем за спасение жизни при нападении, потом — наемник. Нынче злой, взбунтовавшийся почитатель Подземной, который уже слышал о возвращении Красных Башен в свою страну. Оскорбленный городской религией Сада.

Мастер Фьольсфинн сварил микстуру, благодаря которой мои волосы и борода на три дня становились иссиня-черными, а ресницы и брови казались наведенными углем, к тому же от нее у меня припухли веки, придавая глазам совершенно другой разрез. Пойло это при мне. Он и Ульф сделали еще один трюк: нарисовали мне татуировку летающей рыбы на левом плече, знак кандагарского тимена, и черные полосы на костях руки и запястье, поскольку я якобы происходил из степей под Саурагаром. Добавили мне шрам, проведя по лицу смоченным в чем-то пером. Выкрикнули надо мной имена богов, после чего я ощутил, как кости лица чуть сдвинулись, а кожа натянулась, особенно на щеках и вокруг глаз.

А потом я взглянул в зеркало и окаменел, поскольку на меня оттуда взглянул чужой амитрай. Исчезли кирененские черты, вроде бы и лицо осталось то же самое, но выглядело как-то иначе. Было другим, и пусть казалось мне настолько же глупым, как и раньше, вот только я этого лица не знал.

Пошили мне военную куртку в синем цвете восемнадцатого тимена, а потом истрепали ее, и, когда я в конце концов ее получил, выглядела она так, словно прошла со мной сквозь ад, после чего ее починили и выстирали.

На рыбном торге я нашел небольшую таверну, где купил Н’Деле миску юшки и накормил его, поскольку у него слишком уж тряслись руки, себе же я гневно требовал кислого молока или воды, чего, конечно же, у них не было, потому я съел лишь кусочек хлеба, бурча и ругаясь себе под нос.

Н’Деле покорно принял несколько ложек еды, а потом отодвинул мою руку и попытался остатки супа выпить сам, но руки и голова его тряслись так, что часть он пролил на стол.

Когда мы выходили, корчмарь мимолетно глянул на меня и сразу отвел взгляд, а я услышал, как он цедит что-то негромко о «паршивых, мать его, южанах», вытирая тряпкой стол. Кажется, дело даже было не в разлитом супе — дело было в презрении, с которым я отказался от его пива.

Я бывал здесь раньше, пил пиво и несколько раз перекинулся парой слов с хозяином, который хотел знать, откуда я происхожу и какие там царят обычаи в делах между мужчинами и женщинами. Тогда-то я отнесся к нему по-доброму, и он тоже говорил со мной вежливо. Теперь я внимательно смотрел ему в лицо и видел, что он не только не узнал меня, — ему и в голову не пришло, будто я ему кого-то напоминаю.

Нитй’сефни не преувеличивал: Каверны изменились с того времени, как я тут жил. Словно бы все и оставалось таким же, но в воздухе что-то висело. Может, причиной тому оказались надписи на стенах, окнах и дверях, может — странная пустота и тишина, может — закрытые двери таверн и постоялых дворов, но по какой-то причине, назвать которую я бы не сумел, мне казалось, что район напоминает Маранахар перед бунтом.

Естественно, не до конца: тут не было засухи, заразы и вообще каких-то особенных проблем. Трупы не лежали на улицах. Вдоль домов все еще стояли лавки, а за дверьми таверн все так же сидели люди, пили, болтали и слушали музыку. И все же люди вели себя тут как домочадцы Сверкающей Росой, когда пришли холодные туманы, а вместе с ними — призраки урочищ. Казались тише, печальней и, как для мореходов, слегка испуганней.

Ночлег мы нашли без особых проблем, подальше от «Волчьей Лежки» и других гостинец, в которых я ранее обитал. Хватило поискать в трех местах. В первой гостинице свободных комнат не было, во второй корчмарь выставил нас, едва взглянув на меня, а в третьей мы получили двойную комнату за шесть пенингов ежедневно. Я разыграл целое представление, вращая глазами, торгуясь, дергая себя за бороду и ругаясь, в конце снизив цену на пару скойцев, и заплатил за месяц вперед. Говорил я довольно топорным языком, стараясь произносить слова с гортанным акцентом и амитрайским придыханием, а Н’Деле и вовсе не отзывался, сидя под стеной, опершись о мой посох шпиона, и его колотила крупная дрожь.

— Что с ним? — спросил, кивнув на него, хозяин. — Не разнесет какой заразы?

— Неделю тому он был здоров, как и я, — отвечал я сухо. — Мы наемные воины. Слышали, что в Саду берут воинов, и пошли. А на него так повлияли ваши песни богов. Он болен из-за фальшивой религии Древа. Кара ему, потому что есть только одна религия — Подземной Матери, да станет все единым.

— Могу прислать тебе знахаря, — сказал он. — Стоить будет едва шеляг, а поставит на ноги любого.

— Не нужен ему ваш знахарь, — прорычал я. — Не нужны ему зелья и порошки. Его вылечит слово истинной силы. Потому я и ищу жреца с Юга. Он вылечит его словами силы, что сильнее тех, которые его отравили. Тут, на Севере, нет ничего — только грех, жадность, мороз и тьма. Если бы вы знали слова истины…