Ярослав Гжендович - Конец пути

— Слушай, парень, — прервал меня хозяин. — Прими добрый совет, он тебе пригодится, по крайней мере, пока ты в краю мореходов и живешь тут, между нами. А у нас так, что всякий верит, во что хочет, уважает богов или нет, доверяет им свою судьбу или хочет, чтобы его не замечали. Но пока ты не обижаешь остальных, это никого не интересует. Наши боги в такие дела не вмешиваются — в то, что ты пьешь, ешь, говоришь или как желаешь жить. И тем более ты не повстречаешь здесь никого, кто позволил бы вмешиваться в такое посторонним. Станут его уважать или нет — это их дело. Если хочешь здесь поучать других, заглядывать им в кувшин или в спальню, жаловаться, проклинать и призывать на них месть демонов — долго не проживешь. Говорю тебе это я, Скафнир След-на-Снегу. Смолоду я обплавал весь мир, погулял и на Юге, и видел, как выглядит твоя истина и как поступают люди, поклоняющиеся вашей богине. И пока хочешь жить в моей гостинице — поступай, как человек рассудительный. Делай что хочешь, но следи за своими делами и не лезь в чужие, разве что случится убийство, кража или нападение. Потому что это моя гостиница, и я не вынесу тут умничающего амистрандинга. И я и пальцем не шевельну, если кто разобьет тебе голову, когда станешь призывать на него проклятие своих божеств. Нынче идет война богов, и люди в таких делах могут быть раздражительны, потому что никогда не ясно, когда проклятие поселится в теле. Помни также, что у нас есть закон, есть и власть, и по городу ходят стражники, но первый приговор тут обычно выносит меч, который быстрее законоречца.

Я терпеливо выслушал Скафнира и решил не перегибать.

— Ты честный муж, пусть и неверный, — заявил я. — И я поселюсь под твоей крышей, и прикрою глаза и уши на мерзости вашего треснувшего мира, хотя Мать приказывает уничтожать зло в зародыше. Пребуду меж вами, как тот, кто спит и ничего не видит.

— Будь ты постарше, разговор наш был бы короток, — ответил он. — Но поскольку тебе немного лет, а у меня тоже есть сыны, мне тебя жаль. Полагаю, что со временем ты наберешься ума-разума, когда увидишь побольше и немного забудешь то, что в твою голову напихали эти ваши жрецы. Я видел, как ты заботишься о своем товарище. Ты помогал ему взойти по лестнице и ищешь для него помощи, а значит, у тебя есть какие-то человеческие чувства и где-то в сердце ты знаешь, что некоторые люди значат для тебя больше, чем остальные, и что они не столь одинаковы, как рыба в косяке.

Так-то мы и поселились в гостинице Скафнира, в небольшой комнатке, где едва помещались две сколоченных из бревен кровати и наш скромный скарб.

Когда мы проверили соседние пустые спальни, хорошенько обыскали нашу комнату и поняли, каким образом из нее можно выбраться через окно, мы закрыли дверь и смогли уже не притворяться.

Микстуры действовали как нужно. Я еще чувствовал припухлость на веках и губах, но Н’Деле уже мог выплюнуть листья, которые он жевал, — они вызывали у него тошноту и заставляли пот выступать на лице.

— Я постараюсь выглядеть больным и без этого, — сказал он. — Кружится голова, а это может оказаться опасным. Не знаю, сумел бы я справиться с серьезной дракой после целого дня жевания эдакой-то гадости.

— Я сделаю отвар, — предложил я.

— Кто-то может почувствовать запах, — ответил он. — А ведь тебе как амитраю нельзя его пить?

— Верно, но ты-то — как кебириец — можешь. А я смотрю на это сквозь пальцы, поскольку ты болен. К тому же отвар — это не вино и не пиво. Да и в армии его разрешено пить, если совсем уж начистоту.

В тот же день мы пошли на поиски мест, где могли бы собираться недовольные.

Мы заглядывали во многие корчмы, сперва лишь затем, чтобы посидеть в уголке и поглядеть на остальных.

Притворяться амитраем оказалось непросто. Я не мог напиться пива или морского меда — да и любого другого напитка. Не мог закурить трубку. Пытался все время представлять себе, что сделал бы Арджук Хатармаль, бывший лучник галеры «Непобедимая Кобыла». Почти все солдаты, каких я встречал в гостиницах Маранахара, без проблем употребляли вино со специями, целыми днями вдыхали дым хархаша, передавая друг другу туту — булькающую деревянную трубку, наполненную водой, сквозь которую фильтровался дым смолы и угля, — или просто жгли бакхун, но такое бывало во время власти моего отца. Я же должен был отыгрывать солдата набожного, но не перегибая. Хатармал, может, и тосковал по опеке Подземной, но оказался далеко от дома и жрецов, а потому о возвращении Красных Башен лишь слышал. Что бы он сделал: упрямо держался бы за Кодекс Земли или дал бы себе свободу, зная, что вокруг одни неверные? Я не мог решиться, а потому первые вечера пил воду с уксусом, и только.

Большая часть разговоров, которые мы слышали, особого значения не имели. Сидящие на лавках у огня люди ждали весну и строили планы морских походов, которые сделают их богатыми. Мужи флиртовали с женами, а жены — с мужами. Рассказывали друг другу о своих приключениях на морях и в чужих землях. Жаловались на войну богов и скверные времена, в которые им пришлось жить. Некоторые ссорились, но словно бы нехотя. Говорили, что в такую-то мерзкую предвесеннюю пору пиво водянисто и скверно, делали вывод, что это война богов вызывает дурную погоду, а жадные купчишки на торжищах поднимают цену на мясо и рыбу выше, чем нужно.

Из всего этого ничего не следовало. Часто кто-нибудь подсаживался к нам, однако не мог сказать ничего интересного.

Время от времени я расспрашивал о лекарях или Деющих с Юга, которые могли бы помочь Н’Деле, но дало это немного. Люди, как правило, советовали нам отправиться в городской храм или говорили, что слышали, будто мастер Фьольсфинн скоро найдет лекарство для всех измененных. Порой кто-то горячо советовал нам хорошего знахаря, которым, как правило, был его брат, сват или кто-то навроде того. Что же до чужеземных жрецов, молитв и песни богов, то уверяли нас, что от таких вещей тут держатся как можно дальше, а потом забирали свою кружку и отсаживались прочь.

Не большего добились мы и на рынках, подле лавок. Как правило, я находил корчму, оставлял Н’Деле сидеть, опершись о мой посох шпиона и с исключительно дешевой кружкой пива, сам же искал лавку, где продавали лечебные корешки, мази, порошки из далеких стран. Почти каждый купец обладал совершенным лекарством, которое могло бы поставить моего приятеля на ноги, преимущественно за шеляг-другой, но никто не желал разговаривать ни о каких магах или лекарях с Юга.

Профессия шпиона требует невероятного терпения. Дни напролет следует изображать кого-то другого, помня, что нельзя ни разу ошибиться, — и ждать. Это как охота в местности, бедной на добычу. Нужно сидеть тихо, ставить и проверять силки, раскладывать приманки. Так объяснял мне Н’Деле, когда — один за другим — утекали дни, а мы не находили и крохотного следа.