Ярослав Гжендович - Конец пути

Это наверняка был символ покорности и раскаяния, потому меня удивило, что это делают и Отвергнутые. Я понятия не имел, что могло бы им понравиться в Кодексе Земли, если уж они желали быть как чудовища, пожирая слабых и делая об этом надписи на стенах. Я наблюдал за ними и понял, что они рисуют на лбу знаки раскаяния и накрывают головы лишь напоказ. Я видел их прищуренные глаза, нагло скользящие по лицам в толпе. Один из них, с массивным лицом и словно бы быковатыми чертами, стоял на широко расставленных ногах, держал двумя руками уголки платка, которым прикрывал голову, и время от времени двигал вверх-вниз руками, водя налитым взглядом вокруг, — и уж в нем точно не было никакой покорности.

Я решил присоединиться к ним. Развязав плащ, я уже собирался смазать лоб покаянной мазью, когда кто-то кинул в старика гнилым плодом. Перезревшая, мягкая слива ударила его в грудь, забрызгав всех вокруг. Стоящие поблизости крикнули и расступились, а дед замер с возмущением на окаменевшем худом лице.

— Прочь отсюда, падальщик! — крикнул городской стражник, ткнув в сторону пророка дубовой палкой. С ним было еще двое в шлемах и туниках со знаком дерева, и это именно он бросил сливу. — Не затем ты получил гостеприимство Сада, чтобы теперь лгать и проклинать людей. Заткни хлебало и слезай с колодца, прежде чем я тебя оттуда сброшу. Давай!

— Прочь, прислужник! — крикнул кто-то. — Мы можем молиться тем богам, каким захотим! Идет погибель!

Казалось, измененные только этого и ждали. Одновременно сняли с голов покаянные платки, перебросив их себе через шею, и бросились в толпу.

Раздались вопли и звуки первых ударов, стражники схватились за палки, а я освободил кафтан от чей-то хватки и выпутался из толпы, которая как раз превратилась в многоногое, бесформенное животное, кружащее по площади.

В этот вечер на тихой мансарде в нашей гостинице мы составили очередное зашифрованное послание и ночью отослали нетопыря в Верхний Замок, где его ждал Нитй’сефни. Мне не удалось смешаться с новыми верными пророка, но я нашел старика и теперь знал, что стану его искать и дальше.

Ждать пришлось недолго: встретились мы на следующий день в Кавернах. Он стоял посредине улицы и размахивал своим кривым костылем, обзывал пьющих пиво мореходов, что сидели за деревянным столом перед таверной.

Я сел неподалеку, и мне хватило и одного взгляда на мореходов, чтобы понять: у пророка будут проблемы.

Пока он шлялся улицами и бормотал проклятия, на него не обращали внимания, но теперь он стоял у их стола, называя их несчастными свиньями, хлещущими жидкую гниль мира. Один из сидящих, муж крепкий, с темными волосами, охваченными серебристой повязкой, в синем драгоценном плаще и с коротко подрезанной бородой, медленно поднял голову, словно только сейчас заметил старика, и вдруг оскалился, словно пес, а потом медленно встал, доставая меч. В этот момент нахардал как раз орал: «Не станешь пожирать тела детей матери, приправлять пищу приправами иль солью и не станешь пить ферментированных напитков», — и ткнул палицей в кувшин, свалив его на стол.

Пьющие вскочили на ноги, когда пиво разлилось по доскам, а богато одетый муж одним движением запрыгнул на стол, со скрежетом выхватывая оружие.

Я сорвался со своего места, встал между ним и стариком.

— Останови свой меч! — крикнул я. — Он немного не в себе, ты не покроешь себя славой, убивая его!

— Прочь! — рявкнул он. — Кто ты, чтобы вставать между Хальгромом и его железом!

— Прости, — сказал я быстро. — Не хотел тебя обидеть! Заплачу за все проблемы и за пиво. Безумец не может оскорбить такого сильного мужа, как ты, как не может этого сделать брешущий пес. Прими в оплату шеляг и мои глубочайшие извинения.

— Безумства этого козла дорого тебе обходятся, — сказал он спокойней, увидев серебро. — Он твой родственник?

— Не совсем, — ответил я. — Но я чужеземец, а он происходит из моих краев, и потому мне его жаль. Не хочу смотреть, как мой земляк гибнет из-за своего безумия.

— Ладно, — сказал тот. — Но забери его отсюда. Как можно дальше. Если я снова его увижу, то растопчу как змею, и все серебро Юга его не спасет. Пока что не выжил никто из тех, кто опрокинул бы мое пиво.

Взял у меня серебро, а потом взглянул на залитый пивом стол, вокруг которого, ругаясь и стирая с кафтанов напиток, стояли его приятели.

Взял одну из кружек, избежавшую катастрофы, а потом обернулся и выплеснул все ее содержимое на нахардала.

— Теперь все, справедливость восстановлена, — заявил он под смех товарищей.

Я удержал пророка за рукав, не давая ему взмахнуть рукой с палицей. Плащ его был липким от грязи, и мне казалось, что на моих руках остаются вонючие пятна, словно я прикоснулся к грязному овечьему руну.

— Пойдем, ситар нахардал, — сказал я по-амитрайски. — Это недостойно, чтобы ты погиб от рук неверного животного с Севера.

— Хара ! — рявкнул он. — Ни железо, ни огонь не остановят святого слова! Истина сильнее меча!

— Пойдем, — повторил я терпеливо и ласково, но неуступчиво, потянув старика за рукав.

Тот бурчал и ворчал, но двинулся вперед, стуча палицей и вытирая лицо от пива.

— Хочешь ли умыться от нечистого напитка? — спросил я, когда мы шли улицей, оставив на полшага позади приволакивающего ноги Н’Деле.

— Тело — мерзость, точно так же, как воздух, вода и земля треснувшего мира. Нельзя смыть грязь грязью. Чист только дух, который вышел от Матери и должен к ней вернуться, но он не принадлежит никому.

Некоторое время мы шли в молчании.

— Кто ты и зачем прервал поучения, которые давались пред лицом мерзости? — спросил он наконец.

— Чтобы они не стали причиной пустой смерти, которая ничего бы не дала ушам, глухим для истины, — ответил я.

— Из какого ты племени?

— Я пес войны. Из рода синдаранов. Теперь же странствую я между чужаками и тоскую по истине.

— Истину ты должен нести в себе. Она уже однажды была дана твоим ушам. Что ты делаешь в этой стране мрака и мерзости, где существование твое не служит ничему?

— Меня бросила сюда судьба. Меня и того кебирийца, которого поразили колдовства Ледяного Сада. Я ищу для него слов истины, которые его излечат.

— Разве не знаешь, что он не имеет значения, как и ты? Всякий из вас — единство. Одна капля, упавшая во прах. Кто смотрел бы на каплю, когда рядом течет ручей?

— Я хочу вернуться в ручей. И этого же желаю для него. Он может быть полезным, как и всякая капля укрепляет руку. Ручей состоит из капель, хотя он больше их.

— Ты языкат и нагл, как для пса войны. Там, где ты служил, не наказывали за такую брехню?

— Я бывал во многих местах, бывал и в пустыне, потому знаю, что порой бесценна любая капля, и что не стоит легкомысленно от нее отмахиваться.