Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

Однако другие люди вовсе не так терялись, думая о будущем Ельговой дочери, и еще до исхода вечера она в этом убедилась. Она не раз уже замечала, что Вальдрик, черниговский воевода, выразительно на нее посматривает и подкручивает рыжеватый ус, но не придала значения: уже двенадцать лет на нее смотрели и подкручивали усы самые разные мужчины. Однако когда Вальдрик встал с рогом в руке и, прежде чем начать говорить, снова бросил взгляд на нее, возникло предчувствие: это как-то касается меня…

– Все мы рады, княже, что твоя супруга взошла на этот престол и обрела полные права госпожи медового покоя! – начал Вальдрик. – Еще раз пожелаю ей долгих лет славы, как того достойна ее красота. Но ты ведь понимаешь, что твоя достойная сестра, тоже должна… обрести дом, достойный ее красоты и вы… всех ее достоинств!

Вальдрик был уже несколько пьян; очевидно, он заранее заготовил эту речь, но хмель сбивал его с мысли. Черниговскому посаднику было уже хорошо за сорок; среднего роста, худощавый, жилистый, с острыми чертами лица, он далеко не был красив, но отличался отвагой и хитростью, а также хорошо умел со всеми ладить – от собственных отроков до строптивых северянских князей.

Ельга расширила глаза и бросила изумленный взгляд на Свена, будто спрашивая: что это такое? Эта речь очень походила на сватовство, но Вальдрик, из варягов старой Ельговой дружины, рода был самого простого и ни происхождением, ни положением не мог притязать на такую жену.

Свенгельд выпрямился и подался вперед, решительно поставив чашу на стол. Но удивление его было куда меньше, чем у сестры: он знал, что Вальдрик уже много лет имеет намерение просить Ельгу себе в жены и даже намекал на это самому Ельгу, еще пока тот был жив.

И тут Вальдрик посмотрел на него:

– Что ты скажешь, Свенгельд? Помнится, когда-то давно мы с тобой уже говорили об этом… о возможности такого брака. Припоминаю… лет семь назад.

Свенгельд стиснул зубы. Да, семь лет назад они и правда говорили об этом – когда Ингер только прибыл в Киев и Свенгельд привез в Чернигов весть о новом владыке.

– Ефли княсь решит отдать сестру замуф, то изберет человека более высокого рода! – не дав ему времени придумать ответ, с места встал Кольберн из Вышгорода. – Человека, равного ей родом! И такой человек здесь только один – это я! Мой род ведется от самого Хавльвдана Старого и восходит к Одину! Есть здесь другой такой человек? Пусть он выйдет и взглянет мне в глаза!

Кольберн шепелявил по причине повреждения передних зубов, но это никогда не мешало ему отстаивать свое достоинство.

– Я первым сватался к госпоже Ельге, сразу как вернулся из Корсуньской страны! Сейчас, когда госпожа… передала чашу, она может войти только в такой дом, где не уронит своего достоинства! Я и клянуфь, в моем доме она найдет чаши и ковши, не уступающие этим!

Поднялся общий шум: смех, восклицания, недоуменный гул.

– Так честные люди не делают! – возмутился Торстен из Любеча, довольно полный здоровяк. – Дали бы людям выпить спокойно, а потом уж поговорили бы о деле! Нет, им не терпится! Ну, если уже пора, то я скажу – я тоже желаю ввести госпожу в свой дом!

– Если искать мужа для сестры Ингера, то уж не среди вас, бродяг! – Страдомир, один из северянских князей, встал во весь свой внушительный рост и потряс рогом для питья. – Куда ты отдашь ее, Ингер, – безродным слугам твоего дома! Уж не увидим ли мы, как ваша челядь станет к ней свататься! Нет, только князь достоин дочери старого Ельга! Такой, что сам владеет столом и может дать ей тот почет, для которого она рождена.

– Ты меня холопом назвал, рожа хазарская! – Торстен выдвинулся вперед. – А ну выходи!

– Уйми твоих слуг! – Страдомир потыкал рогом в сторону Торстена. – Они уже спьяну в драку лезть готовы!

– Это я пьян? А ну выходи, жердина несуразная!

Торстен отодвинул от себя стол, чтобы освободить место для прохода, и полез наружу, оттаптывая ноги соседей. Гридница наполнилась шумом: трещала и звенела посуда, катились и валились на пол миски и блюда. Кричали люди, кому Торстен своим немалым весом отдавил ноги. Кончилось тем, что Ольгер, мимо которого надо было пролезть, поймал Торстена и толкнул вперед, отчего тот упал на стол. Собственные оружники Торстена – на пиру их было человек пять, телохранители, сидевшие ближе к двери, – бежали на выручку своему господину, их перехватывали по пути гриди Ингера.

– Тише, люди добрые, тише! – надрывался Ивор сквозь крики, вопли, ругань и хохот. – Да вы сказились все!

– Что вы, как бабы на торгу! – Старый боярин Вячемир в возмущении стучал посохом. – Княже, уйми их!

Наконец с помощью гридей сумятицу прекратили, вскочивших размяться дракой усадили по местам. Ревущего с перепугу Святку унесла нянька. Бергтур и Славон, молодой холмгородский боярин, вдвоем угомонили Торстена, подняли, отряхнули, усадили на прежнее место. Челядинцы прибирали посуду и съестное с пола, подтирали лужи пролитого пива. Нежига дал знак нести новые блюда из поварни. Страдомир тоже успокоился и сел. В нем и правда было немного хазарской крови, полученной от какой-то из бабок. Сложением он был высок и худ, но степь сказывалась в разрезе глаз.

Женщины не вмешивались, пока все не улеглось. Ельга-Поляница наблюдала в изумлении, как четверо женихов готовы броситься друг на друга прямо здесь, а Прекраса растерялась: ее умение править пиром подверглось слишком раннему испытанию.

– Ну вы удивили меня, люди добрые! – приговаривал Ингер, когда его снова стало можно расслышать. – Сестра, известное дело, девица, где-то и ее судьба есть, но чтобы ее прямо тут сговаривать…

– Я привез дары тебе и твоей сестре! – надменно ответил Страдомир. – Мы бы толком поговорили о деле сем, завтра или на другой день, когда то было бы уместно и прилично! Но коли люди рода худого норовят вперед пролезть, я этого снести не могу.

– Княже, еще вуй твой, Ельг, мне дочь свою обещал! – крикнул Вальдрик; в драку он не лез, спокойно предоставив другим соперникам пересчитать друг другу зубы.

– Придержи коня, Вальдрик! – осадил его Свенгельд. – Не обещал тебе отец!

– Может, не обещал, – согласился тот, – но и не отвергал этой мысли. И помни, княже, я первым объявил о сватовстве!

– Князь уронит себя, если не выберет зятя равного родом!

– Но равен родом ей не ты, платящий Ингеру дань, а я – мы оба потомки самого Одина!

– Я не плачу дань Ингеру! – возмутился Страдомир и в возмущении встал; это было оскорбление.

– Ты платишь дань кагану! – обвиняюще ткнул в него пальцем Вальдрик.

– Мы в дружбе с каганом, и это завет дедов наших…

– Деды ваши триста лет под каганом лежат! – не упустил случая Торстен. – И думаешь, дочь Ельга войдет в такой род? Да у тебя ее тудун какой отнимет и кагану своему за дань свезет!