Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

– Да был бы из них хоть один таков, как ты!

Брат казался ей вовсе недурен собой: рослый, видный, с продолговатым лицом, черты которого были грубоваты, но живы и выразительны. В нагловатом уверенном взгляде его серых глаз, в усмешке ярких губ было что-то влекущее, и Ельга ничуть не удивлялась, что Ружана, будучи женой другого, понесла дитя от Свена на третий день знакомства с ним. Или на второй…

– Другого такого боги не слепили, – Ружана покосилась на мужа, – да кого-то же надо выбрать, не девкой же тебе помирать! Чад заведешь! – Она качнула младенца, такого же пухлого, как она сама. – Посадники-то, конечно, разбежались больно, а вот князь там есть, вы говорили, северянский? Этот тебе в версту.

– Князь? – Ельга задумалась, играя концом косы. – Я вот припоминаю… Если кто первым сватался… так не пойти ли мне за Боголюба? Он семь лет назад сватался! Что скажешь? Хороший из него муж?

Ружана от удивления открыла рот. Потом закрыла, сглотнула и вытаращила глаза.

– Скажу… – Об этом она не хотела шутить. – Да пусть его Марена в ступе прокатит, муженька этого!

Ельге приготовили постель на широкой лавке. Для хозяев на лето имелась отдельная клеть вроде спального чулана, который в Северных странах пристраивают к большому общему покою. Сопели на широкой лежанке племянники – их там было четверо, от шести лет до года, – напоминая ей о Святке. Она вздохнула: «купленное дитя» скоро забудет ее, привыкнет к настоящей матери. Конечно, с пятью братаничами она по нему не заскучает. Но неужели своих у нее так и не будет?

Казалось бы, после такого долгого дня она скоро заснет, но нет – сама усталость, волнение, неизвестность мешали. Через душу как будто дул ветер, и ей было от этого зябко. Вот оно и пришло, будущее, в которое она не верила! А она только рот раззявила, Ельга Премудрая! Так оно всегда, вздохнула она, вспомнив, что говорила Дымница: о чужих делах всяк бойко судит, а к своим ума не приложит.

В избе было душно, и вроде бы чего-то не хватало. Поворочавшись, Ельга встала и взяла с ларя большой шерстяной платок. Открыла дверь и скользнула на крыльцо. Свежая прохлада весенней ночи охватила ее – начался месяц кресень, уже отгуляли первые Ярилины дни, теперь впереди были Купалии. Хотелось подышать в тишине и покое, не думая ни о чем.

Ельга шагнула к скамье, идущей вдоль длинного, во всю длину стены, навеса. Там кто-то шевельнулся, и в тот же миг она на него наткнулась.

– Ой! – в испуге Ельга зажала себе рот рукой.

– Тише! – шепнул знакомый голос, и чьи-то руки обхватили ее бедра под накидкой.

– Ты чего тут сидишь? Прямо как домовой.

Сердце еще сильно билось от неожиданного испуга, но эта встреча обрадовала Ельгу.

– Да так… Не спится.

Асмунду не спалось, но почему-то не спать он предпочел под той дверью, где находилась она.

– Ну что, ты рад? – Не садясь на скамью рядом с ним, она запустила пальцы ему в волосы. – Как ты хотел, так и вышло.

– Чему радоваться? – с усталостью ответил Асмунд. – Что десять псов тебя чуть не разорвали?

Он притянул ее ближе, обнял крепче и уткнулся лицом ей в грудь. Она прижала к себе его голову, стала поглаживать по волосам и по шее. В объятиях Асмунда знобкий ветер в душе утих, ей стало тепло. После случившегося было ясно как день – кто именно ей нравится. Тот, кто никак не мог к ней свататься, не мог похвалиться ни высоким родом, ни видным положением. У кого не было не только золоченой чаши для пиров, но и своего дома. Кто не имел права даже показать свое возмущение и должен был молча смотреть, как варяг-наемник оспаривает право на ее руку перед князем, платящим дань хазарам.

– Не разорвали же. Свен меня кому попало не отдаст. У него поди отними! – Ельга тихо засмеялась.

– А если эти захотят от тебя избавиться? – зашептал Асмунд; видно было, что эта мысль не дает ему покоя. – Ты и теперь перевознице мешаешь. Люди-то видят, кто здесь истинная госпожа чаши! Уговорит его отдать тебя… за кагана хазарского, лишь бы подальше отсюда!

Асмунд поднял к ней голову, и Ельга стала гладить его по лицу, стараясь успокоить и утешить. Забыв, о чем сейчас говорил, он принялся горячо целовать ее грудь через тонкий лен сорочки, будто моля саму судьбу уступить силе его страсти. Самое дорогое, что у него было, грозились отнять, а он был бессилен помешать. Ельга взволнованно дышала: внутри разливалось томление, и если раньше ее разум все время твердил «нет», то теперь это казалось неважным. Кого ей дожидаться – толстяка Торстена? Худого как жердь Страдомира? Горделивого Кольберна с его Хальвданом Старым и без зубов? Молчаливая страсть Асмунда, которая в прошлом лишь мерцала звездочкой на краю неба, теперь сияла перед ней, как полная луна.

Стукнула дверь гридницы напротив, послышались негромкие голоса – кому-то понадобилось выйти. Ельга и Асмунд замерли. Было уже достаточно темно, чтобы их тут не заметили, если они не привлекут к себе внимания.

Какие-то двое прошли к отхожему чулану в дальнем углу двора. Когда они скрылись, Ельга перевела дух и наклонилась к Асмунду.

– А если что… – она запустила пальцы ему в волосы надо лбом и приподняла его лицо, – если станут уж очень одолевать, ты меня умыкнешь! Согласен?

Асмунд слегка кивнул. Ельга наклонилась и с чувством поцеловала его, потом высвободилась и скользнула обратно к двери в избу.

Худо, если их заметят. Свен не хочет выдавать ее за кого-то из тех, кто уже посватался, но едва ли воеводе сильно понравится замысел взять в зятья собственного сотского.

Удалившись наконец из гридницы, Прекраса была так утомлена, что не могла даже разговаривать. Проверила, как Святка – он давно спал, – и сама стала готовиться ко сну. Ингер ухмылялся, вспоминая пир, но Прекрасе не хотелось это обсуждать. Это был день ее торжества, но опять вышло, что все смотрели на золовку, говорили о ней, чуть не подрались из-за нее! Засыпая, Прекраса еще чувствовала досаду.

Утром встали поздно. Прекраса спохватилась: как там Нежига, прибирают ли в гриднице, готовят ли угощение на новый день? Знатные гости быстро не уезжают, сегодня опять пировать.

– Как по-твоему, – начала она, подавая Ингеру нарядный кафтан, уже не тот, что был на нем вчера, – гости наши спьяну свататься затеяли или взабыль ее взять хотят?

– Само собой, взабыль! Это же самого Ельга законная дочь!

– Она старая! – Прекраса подошла к нему вплотную и стала застегивать мелкие, тесно сидящие золоченые пуговки. – Ей двадцать пятый год идет!

– И что? – Ингер взял ее руку в свою. – Она – как Заря. И через десять лет невестой будет. Такую жену берут не кашу варить… и даже не детей рожать. Они все мне в родню метят. А чад им другие женки нарожают.