Елизавета Дворецкая - Дар берегини. Последняя заря [litres]

Хвалимир выстрелил, но какой-то отрок рядом со Свенгельдом вскинул щит, и стрела, ударившись о дерево, даже не воткнулась, а упала – в дальнем полете растеряла силу. Свенгельд даже не оглянулся. Он не лез в схватку на мосту, но криком и взмахами рук посылал вперед все новые дружины.

В бревно рядом с головой с хрустом впилась стрела, и Хвалимир спешно пригнулся. Рядом закричали раненые. Заглядевшись на Свенгельда и досадуя о собственном неудачном выстреле, он не заметил, что киевский воевода не просто так кричал, а сгонял к стенам собственных лучников, и теперь они обстреляли бегущих по мосту древлян и Хвалимировых стрелков на забороле. Те попрятались; стоило кому-то высунуть голову, снизу снова начиналась стрельба.

Глянув в щель, Хвалимир понял, что медлить больше нельзя: красные щиты и шлемы русов уже поднимались по мосту, сбрасывая в ров тех древлян, кого нагоняли по пути. Если ничего не сделать, они ворвутся в город!

– Все к воротам! – закричал он тем, кто был на забороле. – Ворота закрыть!

Спрыгнул с боевого хода на двор и побежал к воротам. В городе уже толпились сотни людей, спасшихся с поля боя. Криком и толчками Хвалимир погнал их к воротам. Приходилось прорываться сквозь поток тех, кто бежал снаружи. Одни стремились сюда, другие – туда, все налетали друг на друга, и кричащая толпа бурлила на месте, никто не мог никуда пробиться.

Когда Хвалимир и те, кого ему удалось собрать, достигли ворот, последние из отступающих еще оставались на тропе выше моста, а на мосту уже были русы. Навалившись, отроки стали закрывать ворота, отпихивая назад тех, кто не успел проскочить. Но те не давали, норовя все же попасть в город; стоял дикий крик, шум борьбы, то и дело снизу прилетали стрелы.

Хвалимир взялся за топор; другого выхода уже не было. Раз, два ударил по головам бегущих.

– Копья! – обернувшись, крикнул отрокам за спиной. – Дави их, ляд их бей!

Сзади стали отталкивать бегущих копьями. Но теперь мешали тела, упавшие под створки.

Краем глаза Хвалимир заметил уже близко мелькнувшее красное пятно. А потом ему на голову обрушился тяжкий удар, так что гром раскатился под сводом шлема, как под небом, и разом упала глухая тьма с тающими отголосками боли…

В ворота плотной толпой стремились оружники – путь в город был свободен. Свен бежал позади своих телохранителей, торопясь проскочить подъем, хотя полоса, куда могли достать лучники со стены, уже заканчивалась. Под ноги то и дело попадались тела – убитые, раненые, зашибленные и затоптанные, русы и древляне вперемешку. В воротах драки уже не было – древлян оттеснили вглубь города. Большая удача, что удалось повиснуть на плечах отступающих и не дать древлянам запереться. Долго они все равно за стенами не просидят, но хотелось поскорее закончить с Искоростенем. Прекраса требовала не медлить, удивляя киян непреклонностью своего духа. Один только Свен знал – куда она торопится…

В городе кипела свалка. Кроме ратников, здесь были свои жители, беженцы из посада и округи, так что внутри вала, несмотря на простор, не осталось свободного места – ни в избах, ни снаружи. Где-то топтался скот, мычали коровы, блеяли овцы, торчали козьи рога. Вопили бабы, ревели дети. Ратники еще отбивались, но их прижимали к строениям, к валу и рубили. Рубили всех подряд, кто попадался. Княгиня не велела брать пленных, а требовала, чтобы Искоростень был уничтожен и сожжен.

– Эй, воевода! – окликнул знакомый задыхающийся голос.

Свен обернулся и увидел Адальрада – своего нового десятского.

– Там… – молодой оружник с трудом дышал, – нашли… это их князь… Ингеров шлем…

– Где? – Свенгельд живо обернулся.

– Под стеной. Его двое… тащили… мои увидели… золотой шлем…

Последнее он договаривал уже на ходу: Свен знаком велел показывать дорогу.

Адальрад привел его к крылу заборола справа от стены. Здесь уже не было сражения, но трупы лежали во множестве. Трое отроков Адальрада стояли над кучкой тел, у одного еще кровь с топора была не вытерта.

– Вот, – десятский показал еще одно тело.

Золоченый Ингеров шлем – хазарского образца, с высоким куполом и орлиными перьями, новыми – видно, старые пришлось убрать после зимней битвы. Кольчуга, Ингеров топор… Меч оказался под телом, и виднелся только самый конец ножен с литым наконечником: птица, расправившая крылья.

– Переверни, – велел Свен.

Шатун перевернул тело, и Свен увидел знакомое лицо. И вправду Хвалимир. Мог оказаться другой деревский князь – здешний, с Ужа. Но нет. Хвалимир сам носит взятое в добычу.

– Дышит еще, – сказал Шатун. – Видно, по голове угостили, – он показал на вмятину с прорехой в шлеме над лбом. – Больше крови нет.

Свен вгляделся в бледное лицо с закрытыми глазами.

– Прикончи его, – велел он Шатуну.

Хвалимир выдал его Прекрасе, пытаясь отодвинуть свою гибель, хотя сам же первым нарушил их уговор. Прекраса предпочла не поверить в вину Свена – по разным причинам это оказалось ей выгоднее, чем допустить раздор между своими людьми, – но с Хвалимира это вины не снимало. И Свен нисколько не хотел, чтобы об их сговоре вспомнили после разгрома Искоростеня, когда хотя бы одна из целей Прекрасы окажется достигнута.

Не задавая лишних вопросов, Шатун вынул длинный нож, расстегнул ремешок золоченого шлема, чтобы освободить горло…

– Стой! – раздался рядом негодующий крик.

Свен обернулся – к ним почти бегом приближался Кольберн. Сквозь отверстия полумаски его светло-серые глаза смотрели с полубезумным выражением, весь он еще дышал горячкой боя, в руке был обнаженный меч.

– Не смей! – Он подскочил и хотел оттолкнуть Шатуна, но тот сам попятился и вопросительно взглянул на Свена. – Если он жив, то должен быть взят живым!

– С чего это? – Свен шагнул к нему, краем глаза отмечая, как к Кольберну бегут его собственные телохранители и еще какие-то хирдманы. – На кой ляд он тебе сдался? Выставить его голову на шесте, все эти разом присмиреют!

– Его жизнь принадлежит княгине!

– Они Ингера в плен не взяли!

– Пусть княгиня прикажет убить его – я сам это сделаю! А пока она не приказала…

– Она приказала убить всех в городе!

– Князь – не все. Сейчас пошлем к ней и сделаем, как она скажет! Я знаю, почему ты желаешь его смерти! – добавил Кольберн, сверля Свена злым взглядом. – Не хочешь, чтобы он заговорил! Чтобы твои с ним дела не выплыли наружу!

Сражение в городе затихало. На ногах оставались только русы, бродящие среди порубленных тел.

– Отправь твоего человека к госпоже, – Кольберн кивнул на Адальрада, – а мои люди постерегут Хвалимира. Мы с тобой пойдем осмотрим город.

Свен перевел дух и кивнул Адальраду. Он почти не сомневался, что Прекраса велит оставить Хвалимиру жизнь, но не драться же ему было с Кольберном, тем самым подтверждая обвинение.