Карина Демина - Драконий берег

Чучело отправили в Национальный музей.

А это подарили мне.

И вправду ведь подарок. Блюдо фарфоровое с тонкой серебряной каймой по краю. Красивое. А Билли улыбается.

Или скалится?

Рот растянут, зубы… покрыты белой краской, что ли? У него в жизни они белыми не были. Когда-то это казалось такой мелочью. Подумаешь, забывает чистить. И табак жует. И запивает пивом. И…

…чего кривишься? Противно, да? — его голос зазвучал в голове. И я почти физически ощутила, как сжимаются на горле мокрые ладони.

Еще немного и он вопьется в губы пьяным поцелуем.

Или укусит за щеку.

Опрокинет, навалится…

…не навалится.

Нечем.

Я поднялась. А с глазами он ошибся. У Билли глаза были карими, почти черными, нынешние, голубого цвета, ему не шли.

Дверь я заперла. И подумала, что замки давно пора менять, что это не дом, а какой-то проходной двор. И засовы поставить. Еще парочку. Чтобы спалось крепче.

Я огляделась.

Никого.

Ничего.

И… кто бы ни заглянул ко мне, он точно знал, как не оставлять следов.

К счастью, Томас был на месте. Меня проводили насмешливым взглядом, в котором читалась будущая сплетня, но сказать ничего не сказали.

Хорошо.

Меня начало потрясывать. Все-таки там, дома, я чувствовала себя как-то… спокойнее, что ли? А теперь вот руки дрожали. Я спрятала их в карманы, а они все равно дрожали. И ноги тоже. И голова кружилась, чувство такое, что я вот-вот рассыплюсь, как та статуя из песка, которые мы в детстве делали.

Я пнула дверь, вымещая раздражение.

Ну же, Уна, соберись. Голова? Подумаешь, голова… она чистенькая, аккуратная даже. Волосы и те уложили. Билли наверняка взбесился бы, он и расческу-то полагал излишеством.

— Привет, — Томас открыл дверь сразу, и я отвернулась, потому что неприлично открывать дверь, если ты в нижнем белье.

Даже если это белье хорошо на тебе сидит. На Томасе оно сидело отменно.

— Извини, я…

…душ принимал? В этой дыре душ имеется? Похоже да. Волосы вон влажные и торчат иголками. И на коже россыпь капель. Кожа, к слову, бледная. На шее темная, а вот плечи белые, и меня мутит, потому что граница между этой белой рыхловатой кожей и темной проходит чуть ниже шеи.

Будто кто-то наметил линию разреза.

— Что-то случилось? — Томас поспешно натянул рубашку.

— Случилось, — мой голос звучал тихо и как-то безнадежно. — Мне голову прислали… в подарок.

— Голову? — он нахмурился.

Дико звучит.

— Билли… мой бывший… скотина та еще. Я думала, он просто уехал. Надоело наше захолустье, да и у нас… — я прикусила губу. — Он и деньги прибрал…

Или не он?

Кто-то другой, кто решил помочь мне в делах сердечных?

— А сегодня я домой вернулась, а там стол накрыли… скатерть. И серебро. Свечи. Голова опять же. На тарелке.

Я все-таки присела и уставилась на Томаса, который смотрел на меня… внимательно так смотрел.

— Я его не убивала! То есть, желание было…

А ведь где-то в глубине души я знала, что он не просто так исчез. Но если бы вернулся, это бы закончилось плохо. Для него. Для меня. Для нас обоих. А вот теперь его вернули, и меня слегка мутит, но вместе с этим я готова плакать от радости.

— Уна… — Томас застегнул рукава рубашки. И галстук нацепил. Кто в нашей глуши галстуки носит? И вообще, на кой ляд ему этот пиджак? У меня там пустыня рядом.

Пески.

— Я должен буду вызвать шерифа.

— Зови, — согласилась я.

Маккорнак был на месте. И на меня глянул так, что стало ясно: другого он и не ждал.

— Вернулся, значит? — сказал он, выслушав Томаса.

— Частично, — улыбка у меня вышла кривоватой и, кажется, несколько нервной. — Но я тут не при чем. Честно!

Мне не поверили.

И правильно. Я бы сама себе не поверила.

— Уезжала бы ты куда, — сказал шериф. А Томас покачал головой. И я поняла, что уже не позволят.

Поздно.

Дом старика Дерри всегда стоял на отшибе. Поговаривали, что некогда здесь была хижина старого шамана айоха, который после смерти вернулся в мир живых, чтобы этим живым мотать нервы. В последнее Томас охотно верил.

Когда-то давно он с приятелями подбирался к этому низкому, вросшему, казалось, по самую крышу в землю, дому. Он забирался на эту крышу. И на спор даже в трубу сунулся.

Заглянул в окна.

А призрака так и не увидел. И сокровищ, про которые шептались уже взрослые, что, дескать, старикан неплохо устроился, драконы его любят, стало быть, и продает он немало. А тратить ничего не тратит. Сквалыжная натура.

И значит, где-то в доме лежат деньги.

Или золото.

Или драконьи зубы. Или еще что-то, столь же ценное.

Тогда они с Бертом почти решились забраться в дом, хотя, конечно, сердце обрывалось от ужаса от одной мысли о подобном.

И почти забрались.

Тем вечером Дерри только свистнул, как-то так, что прямо уши заложило, а после громко пригрозил отловить всех и выдрать. Почему-то в угрозу сразу поверилось.

Дом изменился.

Он больше не казался ни огромным, ни зловещим. Разве что тесноватым и старым. Крыша покосилась, сползла еще больше, скрывая в тени своей узкие бойницы окон. Стены стали темнее, а старую террасу почти занесло песком.

— Почему ты не переедешь? — поинтересовался Томас. И Уна пожала плечами.

— Куда?

— К матери?

— Они друг друга на третий день придушат, — ответил Маккорнак. Он близоруко щурился и винтовку сжимал обеими руками. И казалось, что вот сейчас шериф пальнет, распугивая ночную живность и предупреждая того, кто прячется в пустыне.

— Здесь в целом неплохо, — Уна шла первой.

Шла спокойно да и выглядела почти умиротворенной. И дверь открыла. Посторонилась, пропуская Томаса.

— Тихо. И никто не мешает. Крышу вот только чинить надо. И вообще…

Внутри пахло сухими цветами, соломой и деревом. Табаком и виски. Это был насквозь мужской дом, который отказывался принимать женщину. И редкие вещи Уны казались чужими.

Временными.

Вот расческа на подоконнике. И вазон с засохшей геранью. Или это не герань? Книга, между страниц которой застрял хрупкий стебель, больше похожий на нить.

Зеркало, перечеркнутое трещиной.

Стол в гостиной.

— Твою ж… — шериф умел выражаться. А Томас согласился, что именно «твою ж» и далее по списку. Уна не обманула.

Нет, он не думал, что Уна станет лгать или шутить, но оставалась крохотная надежда, что она как-то неправильно поняла. Или Томас ее не понял.

Но нет. Голова была.

— Я тут в уголочке посижу, ладно? — Уна подвинула стул к стене раньше, чем Томас успел предупредить. — Что? Да поставлю я его, как было, ноги не держат. Весь день по горам. Устала, как собака.

Она говорила ровно и старательно не смотрела на стол.

И на Томаса тоже.

После вовсе прислонилась к стене и закрыла глаза.

— У кого есть ключи? — Томас раскрыл саквояж и вытащил камеру. Хорошо, что запас пленки прихватил. А вот на проявку надо будет в Тампеску отправлять.