Юрий Ижевчанин - Книга 3. Южный мир [СИ]

"Молю Тебя, прости пророков правоверных, бывших до меня, кои не осмеливались повторить слова Кунга, что не может пророк глаголить Истину. И тем самым соблазнили они многих верных делить знания на подходящие и неподходящие для верных, а самых сбившихся с пути — молиться на слова в книгах священных, а не на слова Божии, кои за ними скрываются".

"Молю Тебя и за самых погибших: за дикарей-идолопоклонников и за Древних Проклятых, кои природе вместо Бога поклоняются, и даже за "свободомыслящих", поклоняющихся Дьяволу под именем "святой свободы". Дай им узреть свет Божий и развеять морок, коий перед их глазами Дьявол сгустил. И пусть помогут в этом им наши братья, и правоверные, и заблуждающиеся, оружием своим, а затем служением их и добрым обращением с ними как с рабами нашими".

"И ещё раз молю Тебя, чтобы Ты дал мне силы до конца пройти по Пути моему. А потом своевременно позволил получить озарение новому пророку, когда люди слабые начнут извращать свет Божественного Знания, и тем самым освободил бы душу мою от посмертного служения ради новых испытаний".

По обычаям Родины, не мог пророк хвастаться своими достижениями и сам утверждать свой пророческий дар, он мог лишь указывать на свои недостатки и на трудности, которые ему на Пути встретились. А Йолур чётко провёл линию: не цитировать священные книги, поскольку слова не могут выразить всю глубину идей, за ними стоящих. Намёков на предыдущие писания рассеяно в его книге очень много, но ни одного прямого совпадения нет. И считалось, что душа пророка помогает правоверным, пока не придёт новый пророк.

Атар чувствовал, что после столь бурных событий должна наступить передышка. Действительно, три года больших событий в Лиговайе и непосредственно вокруг неё не было. Его новая жена Орлансса сразу забеременела и была рада, тем более, что ей предсказывали сына. Царь про себя ликовал: это будет уже пятый его сын, и осталось трое из четырёх. Причём даже старший не погиб, а отдан в усыновление другу и побратиму.

Орлансса поставила в своих покоях прекрасный ковроткацкий станок и ткала ковёр, не допуская ни мужа, ни кого другого, кроме своих рабынь-прях, а также её товарки по мужу и на самом деле искренней и лучшей старшей подруги Арлиссы. Когда Атар спрашивал Арлиссу, что же за ковер ткёт Орлансса, жена лишь улыбалась, не желая даже намёками нарушать клятву молчания. Единственное, что она сказала:

— Муж мой любимый, ты останешься доволен.

— В этом-то я не сомневался и сам! — улыбнулся царь и поцеловал супругу.

Он действительно восхитился, когда на громадном ковре увидел вид Дилосара с эмблемой Лиговайи наверху в левом углу и древней её короной наверху в правой, достаточно сильно идеализированный, но очень красивый. Внизу в углах были эмблемы Империи Старков и Карлинора как метрополий нового государства. В городе на улицах было тщательно выткано разноплемённое население. На центральных улицах были старки с союзниками и слугами. На окраинах — посады агашцев, Единобожников, горцев, степняков. В гавани стояли корабли и старкские, и агашские, и Единобожников, и южного материка. На Форуме выступал оратор и ещё в ходе его выступления граждане расходились за черты голосования. И что уж совсем не соответствовало правде: во время Народного Собрания в амфитеатре шёл спектакль, где выступала агашская опера. Царь был одновременно и во дворце, и на курии Форума, и в театре, а на Лугу празднеств под стенами города танцевали нагие гетеры.

— Не знал я, что у нас троецарствие, — пошутил Атар и поцеловал свою верную жену.

На базар Орлансса ходила сама в сопровождении рабыни, чтобы носить мелкие покупки. Крупные, как и полагалось, приносили приказчики из лавок (слугам это было бы малость не по рангу). Покупала она в основном шерсть, хлопок и шёлк, часто немедленно заказывая их окраску. Торговалась царица долго и азартно, чувствовалось, что просто из любви к искусству.

Арлисса очень серьёзно подошла к своей магистратуре трибуна женщин. Она всё время разговаривала с женщинами, причём не только с гражданками, присутствовала почти на всех судах в Дилосаре, а заодно объехала почти всю Лиговайю, помогая бедным и наблюдая за положением женщин. Она посетила даже резервацию Ненасильников. Правда, дальше дома приёмов на внешней площади деревни царицу не пустили, вежливо выискивая предлоги, почему её никто сопроводить не может. Разговаривали с ней лишь члены семьи старосты да девушки из школы, готовящей выходцев во внешний мир. Аориэу, который был Главным Наставником в той же деревне, посетил высокую гостью и проговорил с ней около часа. У царицы создалось впечатление, что за это время она получила больше, чем за остальные три дня в деревне, так что ненасильник своей цели достиг.

Поскольку жена регулярно бывала на судах, царь тоже почувствовал, что должен чаще посещать их, даже те, где сам он не судит и не входит в число прикосновенных лиц. Народу это очень нравилось. Уже на втором суде царь обнаружил, что для него специально сплели переносное кресло, чтобы он с почётом сидел сзади судей. Атар, следуя своей концепции, практически не вмешивался в ход судопроизводства, только иногда после вынесения приговора своей властью смягчал наказание (право помилования было несомненной прерогативой любого сюзерена, тем более царя). Четыре раза после вынесения приговора он просил народ выслушать его и кратко комментировал суд. Дважды он хвалил судей за мудрое решение. А дважды беспощадно показывал, что они стали жертвой легковесного подхода. Но в этих случаях решение суда царь не отменял и право помилования не применял, чтобы совесть мучила судей за неверный приговор, трибунов и народ: они не воспользовались своим правом надзора и не остановили ошибку вовремя. Убийца Ханов внёс в Сенат закон, и он прошел и Сенат, и Народное Собрание, по которому отрицательный комментарий действий суда сюзереном делает приговор окончательным и право трибунов и высших сюзеренов на помилование исчезает. Народ счёл, что моральная ответственность за неотменимое неправосудное решение — идеальное наказание тем, кто не справился с одной из основных обязанностей гражданина. Стыд сочетался с позором и требовал активных действий по искуплению вины, если участники судилища желали восстановить свой престиж и хоть когда-то быть вновь призваны для выполнения почётных гражданских обязанностей. Атар был доволен, что пока что ни разу не почувствовал в действиях граждан-судей и магистратов пристрастности, а ошибки бывают у всех.

В нескольких случаях трибуны приостанавливали приговоры и судебные процессы, когда им казалось, что судьи ведут суд либо неправо, либо под влиянием аффекта или заблуждения. Затем каждый из этих случаев рассматривался в сенате и Народным собранием, и трибунам выносилась либо благодарность, либо порицание. Но заново дело рассматривалось уже другим составом судей.