Андрей Колесник - История Темного Властелина

Дед опешил. Мохнатые брови сердито взмыли вверх:

— А сами то кто будете? — сварливо спросил он. — Чего якшаетесь, когда все добрые люди спят?

— Мы из казначейства Великого Дракона Триградья, — не дал я старичку перейти в атаку. — Расследуем, почему это крестьяне стали меньше податей платить в казну. И только что нашли главную тому причину. Старого ловкача.

— Я волшебник! — взвизгнул, свирепо дернув бороденкой, старец. Я сделал шаг, напирая на него и дедок от неожиданности попятился, упершись в монументально непоколебимого Реваза:

— Да какой ты волшебник? Шельмец ты! Обманываешь односельчан! И самое страшное — пытался обмануть Триградье! И как у тебя язык поворачивается волшебником себя называть? Бандюга! В конце концов, ежели ты волшебник покажи это. Заставь пойти дождь из вина. Прикажи земле разверзнуться или окрестным собакам пройти маршем из одного конца села в другой. Помочись огнем, — с мстительным удовольствием предложил я.

Вредный дед мрачно зыркнул на меня. Нехотя признался:

— Не могу.

Тольяр фыркнул.

— Что и требовалось доказать, — торжественно закончил я. — Не стыдно тебе, жулье престарелое?

— Я не могу этого сделать сейчас! — тут же стал драть горло ученик победителя сорока трех духов. — Но я волшебник!

— Что делать будем, волшебник?

Ершась, точно обмоченный в луже петух дедок, снова оглядел наши неприветливые лица.

— Пойдемте ко мне в дом, — зашиблено предложил он. — Не стоять же на улице.

… В очаге чуть тлело пламя. Приморенный черный кот валялся на припечке. На полках теснились десятки горшков источающих разнообразные запахи. Скрипели подгнившие половицы.

Старый Кразвер подслеповато щурясь, разжег на столе свечи и повернулся к нам. Тольяр ногой катал по полу метлу. Реваз сидел на поставленным перед выходом табурете:

— Угощать мне вас нечем. Всё на улице.

— А мы и не за угощением пришли. Рассказывай, дедуля. Объясняй, за чем мы тебя тут застали. А то односельчане могут оказаться менее терпимыми, чем я.

— Я волшебник, — надулся старик.

— Уже слышали. Ты же привидение.

Дед с кряхтением опустился на грубо сколоченный табурет.

— Да нет, — досадливо продребезжал он. — Не привидение. Пустого Элошу я на людей спустил. Оне первой порою ко мне с вилами ходили — уйми, мол, а не то. Где ж им дерьмецам меня запугать? Предупредил их, что Пустой Элоша теперича всегда приходить станет. А ежели меня хочь пальцем тронут — то он им все село сожжет. Сперва не поверили — отколотили. А на следующее утро те, кто бил с обгорелыми культяпками прибегали. Те, что живыми были! Потому как половину к первым петухам Элоша упрятал в вырванные из могил гробы! Белугами рыдали. В ноги кидались, — старичок зловеще хохотнул, утерши дрожащей рукой проступившие на глазах слезы. — Детьми просили! На пузах по грязи ползали! А я не простил! Никого не простил! Всем сказал — кто откуп делать не станет тот не жилец. А ежели меня кто зацепит им всем! Никому уйти Пустой не даст!

— Так дух действительно селом ходил?

— А то, как же, — с гордостью кивнул старик. — Пустой Элоша меня слушал еще, когда Нудд меня учил! За год они у меня вот где! Бояться в гроб попасть! Все трясутся!

— И где же сейчас этот дух?

Старик помрачнел. Обвисший как у индюка подбородок возмущенно затрясся.

— Нету его. Уж с месяц как пропал. Не отзывается — я ужо и круги чертил, и можжевельник выжигал… нету. И вовсе нету ничего, — он сгорбился и опустил плечи. — Ничего нету. Я не могу больше. Ничего не могу.

Дернув плечами, он вдруг зачастил, словно оправдываясь, хотя все молчали:

— Что ж мне теперь с голоду подыхать?! Оне все одно по хатам сидят! Так что ж мне теперь? Столько еды, деньги… — на глазах вдруг снова выступили слезы. А я запоздало сообразил, что старикан ни с кем не общавшийся долгие годы, живший один и видевший жизнь только в запугивании других, начавши говорить, уже не мог остановиться. Его просто трясло. А мы слушали что-то вроде признания.

— Мне только пройтись раз. Собрать. А они все равно по домам сидели. Трясутся за жизнь. Носа до рассвета не выкажут.

— И сколько еще ты думаешь их водить за этот самый нос? — вдруг спросил Тольяр. — Месяц? Два? Они ведь все равно выйдут. А когда выйдут и увидят вместо ужасного духа немощного старика, то попросту прибьют тебя. Надеешься, что силы твои вернуться? Не обманывай себя.

— А ежели не вернуться то хоть поживу еще сколько-нибудь сытенько. А ежели не вернуться, то мне уж и все равно. Зачем мне жить, коль ничего больше не смогу?

Глядя на этого жалкого наряженного в дранье старика, живущего в какой-то убогой лачуге одноглазый не нашелся что ответить. Я предпочел промолчать.

Весь вечер на заставе главными темами разговора были сплетни про резкое окончание войны между Великим Драконом Триградья и царем Яромиром, и появившаяся в небе комета.

Так уж сложилось, что, начинаясь первой темой — уже порядком надоевшей и запутанной все постепенно переходили ко второй. Ни разу не сомневаясь в существующей между ними связи

— … вот посмотрите, мужики, будет еще с этими сменами! Новости-то до нас поздно доходят — особливо, как магики наши свою хворь подцепили. Кто про мир болтает? Люди? Да какие это люди! Мож то провокаторы царские сладкими голосками поют, чтобы мы слабину дали! — распалившись, плевался словами и слюной Леран. Ветеран, имеющий за спиной двадцать приграничных стычек и вышедший живым из пятка более серьезных передряг, считал Триградье в какой-то мере обязанным своим существованием ему. И всегда имел относительно судьбы вольных земель свое мнение.