Шеннон Чакраборти - Золотая империя [litres]

– Там же Зейнаб.

Глаза его матери вспыхнули:

– Поверь мне, я знаю. Но сейчас я прошу тебя остановиться и подумать . Подумать о том, что лучше для всех нас, а не только для тех, кто остался в Дэвабаде.

Али начал подозревать, что ему не понравится, к чему она клонит.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что весь наш мир разрушен, Ализейд, а не только Дэвабад. Когда магия исчезла, джинны впали в истерику: они бросали свои дела и набивались в мечети, ожидая пришествия очередного Сулеймана, который лишит нас родины и перевернет жизнь вверх дном. Перепуганные, лишенные лидера толпы способны совершать непоправимые вещи. – Хацет помолчала. – Но у тебя есть шанс построить что-то новое. Вдали от опасности. Нам нужен новый король, новое правительство. И возглавлять его должен не узник подземелья.

Джамшид вскочил с места прежде, чем до Али дошел смысл сказанного.

– Ни в коем случае. Этот титул принадлежит Мунтадиру…

– Ализейд имеет такое же право на престол, как и его брат. Так было всегда, – перебила Хацет, сверкая глазами так свирепо, что Джамшид сел обратно. Она шагнула к Али, выражение ее лица было напряженным. – Так воспользуйся им, сын мой. Объяви себя королем. Ты заручишься поддержкой наших племен и сможешь основать двор в Та-Нтри, где будешь в безопасности.

– Двор в Та-Нтри, откуда ты никогда не увидишь Дэвабад. – Голос Нари звучал не менее пылко, чем голос его матери. – Говорите как есть, Хацет. Вы не верите, что мы сможем победить Манижу, и не хотите, чтобы мы даже пытались.

– Я не хочу, чтобы вы умирали . Вы оба понятия не имеете, насколько слабы ваши позиции. Думаете, пираты тронули бы Гасана? Насмехались над ним и заковали в цепи? – Мать снова повернулась к Али: – Ты меня понимаешь, Алу? Тебе нужно утвердиться в качестве лидера, за которым надо следовать. Лидера, которого надо бояться . Потому что, если ты не будешь править ими как король, тебя отдадут в дар их новой королеве в Дэвабаде.

Али открыл и закрыл рот, не находя слов для ответа. То, что говорила его мать… это была не та Хацет, которую он знал.

– Амма, ты ведь сама говорила мне: ошибка отца заключалась в том, что он слишком боялся своего народа и поэтому растоптал его. А теперь советуешь мне сделать то же самое?

– Да, – ответила Хацет без промедления. – Я хочу, чтобы ты жил, – решительно добавила она. – И если тебе нужно пойти по стопам отца, чтобы восстановить порядок, так тому и быть. А когда ситуация более-менее стабилизируется, ты сможешь ослабить хватку.

Вот как все начинается . Король. Двор в Та-Нтри, откуда Али будет издалека наблюдать за развалом Дэвабада, позволяя его кровавым, голодным междоусобицам стать предупреждением союзникам, которых он будет уговорами и шантажом склонять к подчинению. А присягнувшие ему солдаты будут претворять его угрозы в жизнь.

Он не хотел быть таким лидером. И в этот момент все прояснилось, и решение, к которому он шел долгое время, было принято.

– Прости, амма, – проговорил Али тихо, зная, что своими словами разобьет сердце матери. – Но не будет нового короля Кахтани.

Хацет смотрела на него недоуменно:

– Прошу прощения? – Ее золотые глаза гневно округлились. – Если эта парочка убедила тебя снова отдать наш народ во власть Нахидам…

– Вовсе нет… и я не хочу отдаваться во власть Нахидам… хотя не могу ручаться за Нари и Джамшида, – добавил Али, взглянув на Нари. Его подруга внимательно наблюдала за ним с настороженным выражением лица. – Наш народ действительно нуждается в новом правительстве и организованном противостоянии Маниже. Но не в очередном тиране.

– О, ради всего святого, Ализейд… – Гнев сошел с черт Хацет, мгновенно сменившись досадой. – Сейчас не время для твоего идеализма.

– Нет, сейчас самое время, – заявила Нари. Али удивленно посмотрел на нее, но она продолжала: – Народ не готов к ответственности? А то мы так замечательно ими правили, да? Гасан готовился уничтожить целый квартал шафитов, Манижа убила тысячи джиннов. Мне кажется, Кахтани и Нахиды потеряли право заявлять, что они знают, как лучше для народа. – Она скрестила руки на груди. – Я согласна с ним. Никто из нас не должен сидеть на этом троне.

Али смотрел на нее во все глаза, чувствуя, как что-то полыхает внутри.

Остальные же были недовольны. Джамшид смотрел на сестру с ужасом и недоумением, и даже Исса решил вмешаться, потрясая пальцем в воздухе:

– То, что вы оба тут пропагандируете, это ни много ни мало революция. Анархия! Так нельзя, Ализейд аль-Кахтани. Наша вера ставит порядок превыше всего. Стабильность…

– Наша вера ставит превыше всего справедливость, – возразил Али. – Она учит нас отстаивать справедливость, несмотря ни на что. Мы должны стать обществом, которое призывает делать правое дело и само выступает себе свидетелем.

– Так и было! – негодовал Исса. – Мой дед сражался на войне Зейди. Он всю свою жизнь трудился во имя освобождения шафитов и равенства племен, а ты так беззаботно отмахиваешься от его наследия. И ради чего? Совершенства? Оставь его для рая, а не для земной жизни.

Али покачал головой. Как никогда прежде, он чувствовал родство со своим предком – не с легендой, а с джинном из плоти и крови, который упорно сражался, оплакивал убитых родных и в своей скорби наделал ошибок, которых Али надеялся не повторять.

– Я не отмахиваюсь от наследия Зейди. Я его завершаю.

– Ты ведешь себя безрассудно, – строго сказала Хацет. – Ты себя и всех вокруг себя погубишь.

– Я вовсе не безрассуден, амма. Ты хотела, чтобы я прислушался? Я прислушивался. Я слушал и старался услышать как можно больше джиннов из народа. И они хотят иметь право голоса для себя и свободу для своих детей. Знаешь, какую лучшую помощь я оказал шафитам? Я перестал стоять у них на пути . Я дал им деньги и возможности, которые должны были быть у них изначально, а затем наблюдал, как онисами строят свое будущее. Я не верю в королей. Я в них разочаровался. А если бы и верил, то все равно не заслуживал бы трона.

– И что ты сделаешь? Соберешь комитет? – вспылила Хацет. – Потому что я тебе сразу скажу: предложи народу выбор между двумя мечтателями из дворянских родов с расплывчатыми, но красивыми словами о свободе, и бану Нахидой, которая жесточайшим образом избавляется от своих противников, и оглянуться не успеешь, как Нари окажется в клетке, а Афшин вырвет тебе сердце.

Это была пугающая картина. И все же она ничего не изменила. Это не казалось безрассудством. Это казалось справедливым. Слишком много королей до него клялись однажды стать лучше, дать своим подданным свободу, когда те ее заслужат. Али так не поступит. Их шансы на успех были слишком малы, и он не позовет народ за собой, не предоставив каждому решать за себя.