Шеннон Чакраборти - Золотая империя [litres]

– Но песни всегда такие печальные. Разве любовь не может быть счастливой?

Она рассмеялась красивым звенящим смехом, который в сочетании с вином вызвал в Даре легкий жар.

– Поэты не пишут песен о счастливой любви. Трагедии лучше ложатся на музыку. – Она неотрывно смотрела на него, и ее взгляд стал дерзким. – Но если ты проведешь для меня экскурсию по дворцу, я спою тебе что-нибудь более сладкое.

Жар уже нельзя было назвать легким. Дару насквозь прошибло чувством, которого он не испытывал уже очень, очень давно. Его дважды возвращали к жизни, но оба раза он принимал новые формы тела, которые всегда казались ему слегка чужими. Потребности тревожили его нечасто, а жуткое подозрение, что хозяева-люди, вероятно, использовали его подобным образом в течение многих веков, почти не оставляло места для желаний.

Но ты желал Нари . Сильно желал, если быть до конца откровенным. После долгих лет одиночества внезапное появление рядом красивой женщины с блестящими черными глазами и острым языком, которая, ничуть не смущаясь Дары, купалась при нем в реке и спала у него под боком, выбило его из привычной колеи, и он хотел ее, фантазируя о ней по ночам, после чего наутро иногда стыдился встречаться с ней взглядом.

Но они с Нари сделали свой выбор и оказались по разные стороны баррикад.

И сегодня вечером Дара не даст себе погрязнуть в чувстве собственной вины. Он взглянул на прекрасную танцовщицу, и его вдруг охватило пьяное безрассудство. Он воспользовался моментом, наслаждаясь возможностью снова ненадолго почувствовать себя смертным.

Он схватил девушку за протянутую руку:

– С превеликим удовольствием.

Любые сомнения, которые могли оставаться у Дары относительно истинных намерений танцовщицы, испарились, как только они выскользнули в пустой и темный коридор. Слышно было лишь приглушенный шум пира в отдалении и их тяжелое дыхание. Она притянула его к себе, ее губы и руки двигались с профессиональным проворством, и его вело от вожделения. Он даже не нервничал: тело само подстроилось под знакомый ритм.

– К тебе? – выдохнула она, когда он поцеловал ее в шею.

– Слишком далеко.

Дара утянул ее в тень и прижал там к стене, задирая юбки до пояса. Недозволенность поступка будоражила кровь. В былые времена, если бы Афшина застукали в священных стенах дворца Нахид в обществе танцовщицы, обоих бы выпороли. Дара так давно не позволял себе даже намека на удовольствие, не говоря уже о чем-то столь безрассудном и импульсивном. Он задвигался быстрее, и девушка вскрикнула, крепче обхватив его ногами за талию.

Когда они закончили, она со вздохом коснулась его лба своим.

– Стало слаще?

Дара судорожно вздохнул, не прекращая дрожать всем телом.

– Да, – он опустил ее обратно на пол. – Спасибо тебе.

– Спасибо мне? – рассмеялась она. – За что, о прекрасный, трагический красавец? Сейчас мне завидует половина Дэвабада.

– За то, что позволила мне почувствовать себя нормальным, – пробормотал он. – Хоть ненадолго.

Она улыбнулась, поправляя прическу.

– В таком случае, всегда пожалуйста. – Она оправила юбки. – Однажды я непременно шокирую своих внучек рассказами о ночи, когда я позволила великому Дараявахаушу почувствовать себя нормальным.

Он привалился спиной к стене и поправил на себе одежду, поражаясь тому, до какой степени только что забылся. В считаные секунды она выглядела так, словно ничего и не было, и он восхитился ее сноровке.

– Тебе нравится работать на Мунтадира? – спросил Дара со знанием дела.

Она замешкалась лишь на мгновение, а затем подмигнула:

– Скучно не бывает, это уж точно.

– Для меня большая честь, что он направил ко мне столь талантливую знакомку. И я рад, что обещанная сладость не оказалась железным клинком промеж моих ребер.

Танцовщица поправила несколько сбившихся резных камешков на ожерелье.

– Впрочем, есть у него один недостаток, весьма распространенный среди мужчин его ранга.

– Какой же?

– Склонность недооценивать женщин. Особенно простолюдинок. – Она снова встретилась с ним взглядом, в котором вспыхнул новый огонь. – Нежелание признавать, что и мы можем быть патриотами, независимо от того, сколько монет у нас за душой.

Дара выпрямился.

– Если это предупреждение, ты выбрала странный способ сообщить его мне.

– А почему бы не получить удовольствие от процесса? Но нет, у меня нет для тебя предупреждения, Дараявахауш. Увы. Я могу сказать лишь то, что он опасен. Очень опасен. Он красив и обаятелен и любит так открыто и щедро, что никто этого не замечает. Но он во всех смыслах сын своего отца, и если эмир даром убеждения заполучит то, что Гасан заполучил страхом, поверь мне, последствия могут быть не менее катастрофичны.

Томное послевкусие как рукой сняло.

– Мне казалось, Мунтадир переживает за Дэвабад. Он бы не стал подрывать стабильность, к которой мы стремимся.

Она шагнула вперед и обхватила его лицо ладонями.

– Буду молиться, чтобы ты оказался прав. – Она провела большим пальцем по его нижней губе, и на ее лице пролегла грустная морщинка. – О тебе сложат тысячи песен.

– Печальных?

– Они самые лучшие. – Она отступила назад и отвернулась. – Да будет гореть твой огонь вечно, Дараявахауш э-Афшин.

В надежде стряхнуть мрачные мысли, уже овладевшие им, Дара крикнул ей вслед:

– Ты не назвала мне своего имени!

– Нет, не назвала. – Она оглянулась: – Мы, простолюдинки, достаточно мудры, чтобы насладиться теплом костра и не сгореть в его пламени.

Она ушла, не сказав больше ни слова, и Дара провожал ее взглядом, внезапно со всей уверенностью осознав, что больше никогда ее не увидит. Он покачал головой, запустив пальцы в волосы. Что ж… не так он представлял себе сегодняшний вечер.

Он прокрутил в голове ее слова про Мунтадира. То, что хитрому эмиру нельзя доверять, новостью для него не стало, но Дара и вправду верил, что в глубине души тот заботился об интересах Дэвабада и что никто из них не хотел, чтобы в городе разгорелась братоубийственная война между племенами. И все же, возможно, теперь, когда Мунтадир ввел во дворец дэвскую знать, пришло время избавиться от него.

У Дары закружилась голова. Видит Создатель, он не хотел сейчас об этом думать. Вино разгоняло кровь, тело все еще приятно гудело… Дара не был готов вновь цеплять на себя маску угрюмого Афшина, Бича Кви-Цзы, который многих спас, но многих и лишил жизни. Его тянуло вернуться к своим воинам, но он понимал, что без своего командира они проведут время лучше. Но и удалиться в маленькую, понурую комнатушку, которую занимал рядом с конюшнями, он был пока не готов.

На нетвердых ногах он оттолкнулся от стены. Бледные каменные стены пустого коридора, петляющего вдалеке, разрисованные лунным светом, льющимся сквозь мраморные ставни, выглядели заманчиво, и у Дары внезапно возникло желание прогуляться. Он щелкнул пальцами, по обыкновению наколдовав себе кубок финикового вина, и сделал глоток, наслаждаясь его сладостью. К черту снобизм Мунтадира, это было гораздо вкуснее дорогого виноградного пойла, которое так любил эмир.