Майкл Салливан - Эра войны. Эра легенд [3-я и 4-я книги серии] [сборник litres]

Ничего не произошло. Ничего волшебного, кроме…

Глина .

Как и идея с хлопком в ладоши, мысль о глине возникла внезапно, из ниоткуда. Еще один кусок мозаики встал на свое место, и Гиффорд увидел картину целиком. Воздух… воздух – это глина. Он проходит между пальцами, поддается и формируется. Именно так Гиффорд делал свои чашки, горшки и вазы. Именно так он творил .

Гиффорда затрясло от восторга. Он уловил нечто важное и подлинное, чего раньше не видел и не понимал. Это не выдумка, а правда. Фрэя и мистик не лгали. Он нашел силу внутри себя.

Глина. Ветер, воздух, солнце, земля – все это глина, и он может лепить из нее.

Гиффорд протянул руку, почувствовал тягучесть ветра. Пальцы нащупали что-то еще – сильное, теплое, глубокое. Он стиснул воздух, словно глину, придавая ему форму, сжимая, подчиняя своей воле. Грязь и вода, просачиваясь между пальцами, превращаются в произведения искусства. Вот и сейчас ему требовалось создать произведение Искусства.

Гиффорд сжал кулаки и ощутил, как в них зарождается жар. Вихрь закружился быстрее и быстрее, ероша волосы, толкая в спину и в грудь, поднимая смерч из песка и мелких камушков. Когда гончар открыл глаза, поленница ничуть не изменилась. Ни огня, ни жара, ни дыма.

Неудача. Очередной провал.

Его плечи поникли.

Только на этот раз мой провал… Гиффорд представил, как Роан погибает или ее захватывают в плен. Он не заплакал, лишь громко всхлипнул. Что может жалкий калека против богов и всего мира?

Хлопни в ладоши.

Гиффорд сжал кулаки от гнева и горя. Он ненавидел самого себя, богов, людей, фрэев, стервятников, деревню и в особенности – проклятую кучу навоза, лежащую прямо перед ним. По его щекам текли слезы.

– Я люблю тебя, Фоан, – произнес он, словно вознося молитву.

А потом что есть силы хлопнул в ладоши.

Поленница не загорелась.

Зато развалины Пердифа полыхнули и взлетели на воздух.

Солнце уже клонилось к закату, когда Рэйт постучался в дверь Кайпа. На сей раз он был не один: рядом с ним стояли Мойя и Малькольм. Оконце открылось. Часовой недовольно оглядел незваных гостей.

– Порик, отворяй, – приказала Мойя.

Стражник перевел взгляд на Рэйта.

– Э-э… я…

– Живо открой ворота, или я вгоню стрелу тебе в череп.

Часовой моргнул. Оконце захлопнулось; огромные бронзовые створки медленно открылись.

Порик оказался на удивление низкорослым фрэем с белесыми волосами. Он обитал в сторожке, заваленной грязными мисками, пустыми кружками и опилками. На столе аккуратными рядами стояли деревянные фигурки животных. Часовой со страхом и негодованием глазел на Рэйта.

– Да ты не бойся, – успокоил его Малькольм. – У Рэйта сломана рука. Ему не так-то просто будет тебя придушить.

– Непросто, – подтвердил дьюриец. – Но вполне возможно.

Порик вытаращил глаза и невольно поднес руку к горлу. В другое время Рэйт бы улыбнулся, но сейчас у него было слишком мрачное настроение. Он ничего не имел против стражника: фрэй всего лишь делал свое дело. Видимо, кто-то приказал ему впускать Рэйта только на официальные собрания. Чтобы наконец увидеться с Персефоной, Рэйт решил прибегнуть к помощи Мойи. Сури, недолюбливавшая Нифрона, с радостью ухватилась бы за возможность «повеселиться», однако Рэйт не хотел поднимать шум, пока точно не узнает, что происходит. Мойя – Щит Персефоны, никто не запретит ей проводить его к кинигу. А если Нифрон все-таки попытается чинить препоны, вот тогда можно будет обратиться к Сури.

– Осторожно, вон та ступенька разваливается. Обычно я просто ее перепрыгиваю, – предупредила его воительница.

Мойя не поверила, что Нифрон специально не пускает Рэйта к Персефоне, однако не смогла найти убедительную причину, почему киниг отказывается с ним встречаться. При обычных обстоятельствах она спросила бы разрешения у Персефоны, прежде чем приводить к ней Рэйта, но нынешние обстоятельства были далеки от обычных. Началась война, Рэйт ранен, Персефона прошлой ночью едва не погибла. Времени становилось все меньше и меньше, и когда Рэйт спросил Мойю: «А что бы ты почувствовала, если бы Тэкчин лежал при смерти, а тебя бы к нему не пустили?» – она тут же согласилась помочь.

Миновав семь лестничных пролетов, они оказались на самом верху Кайпа. Здесь было промозгло и пусто. Алон-Рист мог по праву считаться олицетворением красоты и удобства, однако в Кайпе оказалось еще неуютнее, чем в Дьюрии. Несмотря на холод, голод и пронизывающий ветер, соплеменники Рэйта пели песни и танцевали, всюду разносился детский смех. В Кайпе же стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь эхом шагов.

– Мы перенесли Персефону в Обитель, – пояснила Мойя. – Когда-то там жил Алон-Рист – тот самый, в честь которого назван город. Он был единственным фэйном из племени инстарья, поэтому здешние фрэи его боготворят. Алон-Рист правил всего пять лет, пока не погиб в битве. Его покои так и оставили в неприкосновенности. – Она оглянулась. – Ты лучше ничего не трогай. Фрэи здесь над каждой пылинкой трясутся.

Если я увижу, что с Персефоной дурно обращаются, я все тут разнесу.

Перед дверями стояли знакомые охранники: Григор, Эрес и Тэкчин. Они играли в камни, и Тэкчин явно выигрывал.

– Я только тебя попросила постоять на страже, – возмущенно воскликнула Мойя, обращаясь к Тэкчину.

– Мне стало скучно, – ответил тот. – Я же не умею вырезать фигурки из дерева, как Порик, так что мне оставалось только грызть ногти от скуки.

– Мы не могли этого допустить, – добавил Григор.

– Вот уж спасибо, – съязвила Мойя, но потом, смягчившись, поцеловала Тэкчина. – Ты очень меня выручил.

Смущенный фрэй повернулся к Рэйту.

– Я смотрю, ты заработал пару царапин? – спросил он, указав на его руку.

– Не смог найти общий язык с великаном, – ответил дьюриец, бросив косой взгляд на Григора, подпирающего макушкой потолок.

– Да эти грэнморы просто скоты, – заявил Григор. – Только и умеют, что отрывать рхунам головы.

Эрес и Тэкчин изо всех сил закивали, и Рэйт – в который уже раз – так и не понял, шутят они или нет.

Мойя отворила дверь, и он вошел внутрь.

В Обители оказалось несколько комнат. На стенах висели гобелены с изображениями битв, по углам стояли статуи полуобнаженных фрэев с копьями или дротиками. Резные кресла с парчовыми сиденьями, золотые вазы и подсвечники добавляли обстановке роскоши. Рэйт впервые видел такое богатство. Уму непостижимо: все это великолепие – всего через реку от его родной хижины, слепленной из навоза. Интересно, кто-нибудь из дьюрийцев знал об этом? Вряд ли кому-то могло прийти в голову, что такое вообще возможно.