Мелисса Башардауст - Девушка, змей, шип [litres]

Таминэ обеспокоенно взглянула на нее и поставила поднос с завтраком на невысокий столик.

– Я решила, что было бы здорово провести утро вместе, – пояснила Таминэ, и они устроились на подушках на противоположных концах стола. – К сожалению, из-за свадьбы я не могла проводить с тобой достаточно времени в этом году. Мне очень жаль. Но с завтрашнего дня я все наверстаю.

Сорэйя принялась есть финик, чтобы не отвечать. Разумеется, слова матери были неправдой. После завершения церемонии Таминэ несомненно захочет помочь Ло-ле́ освоиться с новой для нее ролью шахбану. А через несколько месяцев все они покинут Гольваар, оставив ее здесь.

Наверное, Таминэ была готова к тому, что сегодня Сорэйя будет в мрачном настроении. Она продолжала говорить, рассказывая о придворных сплетнях и не ожидая от дочери особого участия в беседе. Сорэйю это устраивало, так как она не могла думать ни о чем другом, кроме заявления Парвуанэ о том, что Таминэ была повинна в проклятии. Сорэйя боялась, что стоит ей заговорить – и вопрос вырвется у нее сам собой.

Она догадывалась, что Таминэ немного врала и в чем-то недоговаривала о проклятии. Однако ей никогда не приходило в голову, что мать могла хотеть проклясть дочь. Одно с другим не сходилось. Сорэйя была источником постоянной угрозы их династии. От нее было бы куда больше пользы, если бы она могла выходить в свет, если бы ее можно было удачно выдать замуж, да хотя бы если она просто не была ужасной семейной тайной, которую приходилось постоянно оберегать. Обвинения Парвуанэ были бессмысленны.

« Вот и спроси у нее », – велела ей Парвуанэ. Будто это было так легко сделать. Однако Сорэйя понимала, что подобный вопрос будет равносилен обвинению. А обвинение ее матери – матери шаха – в сговоре с дивами и связи с запретной магией в лучшем случае будет расценено как проявление неуважения. В худшем случае даже может быть поднят вопрос об измене.

« А что, если Парвуанэ неправа? » – подумала Сорэйя. Что, если Сорэйя разрушит отношения с матерью на пустом месте? Уже сейчас она чувствовала между ними пропасть куда больше разделявшего их пространства стола. В эту пропасть уместилось бы и подземелье, и дахма, и лежащее на дне последней бездыханное тело йату. Что, если она могла стать даже еще более одинокой, чем сейчас?

Сорэйя испытала облегчение, когда Таминэ поднялась из-за стола и собралась уходить.

– Мне надо проведать невесту. Удостовериться, что она готова.

Таминэ постаралась сделать вид, что делает это лишь в силу необходимости, однако Сорэйя различила нотки гордости и предвкушения в голосе матери. Это те отношения с дочерью, о которых она мечтала. Зачем же тогда ей приговаривать собственного ребенка к постоянному нахождению в тени?

Таминэ обернулась в дверном проеме и обратилась к Сорэйе тихим голосом:

– Я понимаю, что ты очень расстроена из-за дива. Но я уверена, что встреча с ней ничем тебе не помогла бы. Нельзя верить ни единому сказанному ими слову.

– Знаю, матушка.

– Я рада, что ты понимаешь, – сказала Таминэ с улыбкой. – Но даже если нет, то просто доверься мне, и однажды ты поймешь.

Сорэйя кивнула. Однако когда мать закрыла за собой дверь, она захотела закричать. « Как я могу тебе доверять, если больше не знаю, что правда, а что нет?» – хотела спросить она. И все же Таминэ была права: Парвуанэ уничтожила ее одним словом, единственным намеком. Сорэйя никогда не сможет ни полностью поверить Парвуанэ, ни перестать сомневаться.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сорэйя направилась к расположенному рядом с кроватью потайному ходу и вошла в него. Ей надо было сделать хоть что-то , чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения. Раз она не находила в себе сил задать матери вопрос напрямую, то придется покопаться в ее покоях в поисках доказательств. Сейчас Таминэ должна быть у Ло-ле́, а после все они выйдут в сад для участия в церемонии. Покои матери будут пусты. Сорэйя сможет побывать там и скрыться, никому не попавшись на глаза.

Оказавшись в прихожей покоев матери, Сорэйя засомневалась. Там никого не было, но запах жасмина, исходивший от ее матери, стоял и тут. Сорэйя испытала привычное чувство вторжения в чужое пространство.

Однако Сорэйя не просто так пришла сюда. Она перешла к поискам, начав с прихожей. Она осторожно перевернула подушки и заглянула в пустые вазы. Ей казалось, будто она оскверняет комнату одним своим присутствием.

Тут почти не было мест, где можно было бы что-то спрятать, и Сорэйя перешла в спальню. Чем дольше она искала, тем менее аккуратно и осторожно себя вела. Она поискала под кроватями, креслами и даже коврами, посмотрела в ящиках столов, шкатулках с украшениями и в шкафу, небрежно раздвигая наряды матери и получая от этой небрежности странное удовольствие. Она обыскала все покои, сама не зная, что ищет.

Сорэйя искала доказательства того, что мать знала о том, что с ней случилось. Однако она не могла себе представить, что бы это могло быть. Разве что письмо с признанием. Возможно, она пришла сюда не для того, чтобы доказать, что Парвуанэ права, но опровергнуть ее слова.

Когда к ней пришло это осознание, она кое-что нашла.

В попытках найти что-нибудь Сорэйя сняла висящий напротив кровати Таминэ гобелен. Собираясь вернуть его на место, она заметила, что один из камней в стене был покрыт царапинами. Сорэйя встала на колени и осмотрела его повнимательнее. Камень сидел в стене неплотно. Она вынула его, надеясь, что он просто расшатался. Вот мать и решила спрятать его за гобеленом, чтобы тот не портил вида ее покоев.

Она была практически уверена в этом, пока не обнаружила в отверстии нечто, что Таминэ явно хотела скрыть от посторонних глаз. « Что бы это ни было, это не обязательно принадлежит ей. Оно могло лежать здесь многие сотни лет », – подумала Сорэйя. Она запустила руку в отверстие и вытащила оттуда непонятное тряпье. Непонятное окровавленное тряпье.

Сорэйя развернула его и разложила на полу. Затем она испустила стон и закрыла лицо руками.

Перед ней лежало одеяльце. Окровавленное одеяльце. Однако под кровью, пылью и грязью все еще просматривался выцветший рисунок на мягком, истончившемся хлопке. На одеяльце были изображены звезды.

Сорэйя вдохнула. Она вновь услышала голос Парвуанэ, отчетливо вспомнив аромат могильника: « Она принесла тебя к нам завернутой в одеяльце с изображением звезд и попросила наложить проклятие ».

Обрывки начали складываться в единое целое. Исполненное боли, виноватое выражение лица Таминэ, когда она встречалась с дочерью. Настойчивое нежелание пускать Сорэйю в подземелье к диву. Паническое желание узнать, что Парвуанэ сказала Сорэйе. Нежелание отвечать на какие-либо вопросы Сорэйи в детстве. « Дивовы пути загадочны и несправедливы ». Привычный ответ Таминэ на любые нестыковки в ее рассказе.