Роберт Янг - Дом, забытый временем

— Да, — сказала Присцилла, — наверное, знала. Странно, ты не находишь, как двое сразу все понимают по одному только взгляду друг друга?

— Верно, — ответил Саймон, глядя ей в глаза и все так же не находя там любви. — И раз уж речь зашла об этом, почему бы тебе не попроситься ко мне в жены? Я бы не отказал.

— В жены? — поразилась Присцилла. — О, на это я бы не пошла. Видишь ли…

— В чем дело?

— Да так, ни в чем. Просто я не хочу выходить замуж. По крайней мере, пока. Может, пойдем?

— Я принесу твое пальто, — сказал он, а в ушах у него оглушительно стучала кровь.

Назавтра они вместе отправились в салон, где Присцилле прокололи нос, а после Саймон купил самое дороге кольцо, какое смог найти. Сердце его пело, пока Присцилла выбирала подвеску-рыбку под стать блеску своих глаз. В конце концов он стал ее первым любовником — он, Саймон Питерс. Он же Кристофер Старк.

Эйфория слегка развеялась, когда Присцилла настояла на том, чтобы купить небольшую камеру и сделать его снимок. Похоже, время посмеялось над ним. Похоже, он сам толкнул Присциллу в объятия будущих любовников, от которых, напротив, хотел оградить. Похоже, его фотография станет первой в ряду тех, что Кристофер Старк увидел — еще увидит — на стене у нее в спальне. Он ждал, когда Присцилла повесит его фото на стену, но этого не произошло. Как и на следующую ночь, и на следующую. Шли месяцы, а над кроватью оставалось пусто, и постепенно страх прошел.

Правда, ненадолго. Присцилла хоть и была Саймону любовницей, все же не соглашалась перебраться к нему, да и к себе не впускала. Не позволяла она ему навещать себя каждую ночь, мол, так он быстро устанет от нее. На людях Саймон показываться не решался — опасаясь, что в нем признают Кристофера Старка, на арест которого все еще действовал ордер, и потому он большую часть времени просиживал на съемной квартире в захолустном районе. Впрочем, просиживал он на квартире вовсе не из страха, что устанет от Присциллы, но из страха, что она устанет от него.

Время шло, и Саймон заподозрил, что у Присциллы есть и другие любовники. Не потому, что были доказательства, а потому, что она, молодая женщина, вошла в пору цвета. Саймон был уверен, что не он причина тому, как с каждым днем в ее золотисто-зеленых глазах все сильней разгорается огонек ожидания, как с каждым разом улыбка на ее губах становится все мечтательней, как ярче и ярче светится счастьем ее лицо. А если причина тому не он, то значит, кто-то другой. Возлюбленный Присциллы.

Возможно, он устранил всех ее любовников — за исключением одного. И этот последний в конце концов, наверное, и покусился — покусится — на ее жизнь.

Скоро Саймон это выяснит. Очень скоро.

Ориентируясь на два года оставшейся жизни, Крис рассчитывал на два года жизни молодой. В центре омоложения ему вернули тело юноши, но не ум, и в результате время он воспринимал, как старик, а для человека семидесяти четырех лет два года — как скоростной спуск на санях с ледяной горы. За финишной чертой Саймона Питерса ждала долина Смертной Тени.

Дни, недели, месяцы сменялись, точно пейзаж за окном; постепенно стали проявляться признаки того, что финиш близок. Шаг потерял упругость, дыхание ослабло, в глазах мутилось, да и слух стал подводить. Хотя по внешнему виду Саймона никто бы не сказал, что скоро он пересечет черту. Внешне он по-прежнему оставался молод, здоров; на лице не отражалось следов болезней, а взгляд казался чистым и ярким.

Однако он умирал и прекрасно понимал это. Порой, просыпаясь ночью и не в силах снова уснуть, он клал голову на грудь Присцилле и жался к ней, точно испуганный ребенок. Если ее не оказывалось рядом, или он спал в своей постели, то просто зарывался лицом в подушку и плакал. А время медленно и неизбежно таяло.

Днем 1 апреля 2253 года Саймон Питерс стоял в тени позади оркестрика в доме развлечений, когда в бар вошел Кристофер Старк. Кристофер Старк не заметил его; он вообще не видел никого, кроме девушки, что танцевала на столе.

Саймон последовал за ними, когда они покинули дом развлечений, а когда вошли в дом 209 по аллее Плеяд, то затаился справа от входа. Он был ошеломлен, когда точно в известный срок Кристофер Старк выбежал на улицу. Ведь Саймон думал, что, уничтожив снимки, хотя бы немного изменит ход событий. И вот, когда Кристофер Старк чуть не сбил с ног Сару Беннетт, Саймон поспешил в дом. Эти двое не заметили его, и он ни с кем не столкнулся на лестнице. На девятом этаже остановился перевести дух. Взглянул на часы: 17:27, а значит, надо торопиться. Убийца Присциллы уже, наверное, вошел к ней. Выхватив из правого кармана пальто прикупленный утром гипнопистолет, Саймон помчался по коридору.

Дверь была приоткрыта и, распахнув ее, Саймон ворвался в квартиру Присциллы. Она стояла посреди гостиной, и на лице ее было выражение, какого Саймон прежде не видел. Присцилла испуганно вздрогнула, а после разочарованно сказала:

— А, это ты.

Не обратив на нее внимания, Саймон прошел на кухню. Там никого не было. Прошел в спальню — там тоже никого. Вот и хорошо, Саймон подкараулит убийцу.

И тут он увидел снимки — они висели на стене. Саймон приблизился и наклонился к ним над знакомой кроватью. Пересчитал. Девять. Снимков было девять, и лицо на первом из них казалось поразительно знакомым. А присмотревшись, Саймон понял, что это его снимок.

Вошла Присцилла и спросила:

— Саймон, что на тебя нашло?.. — Проследив за его взглядом, сказала: — О, ты увидел… Я ведь не для тебя их тут повесила.

— Это все твои любовники, верно? — спросил он в ответ.

— Нет, не то чтобы… не считая первого, тебя. Остальные — просто мужчины, которые цепляли меня на улице и уводили к себе. Я никого из них потом не видела. Знаешь, одного было бы мало. — Она почти нежно коснулась его лица. — Бедный Саймон, тебя-то я не хотела обидеть.

Мускулы лица свело, во лбу родилась пульсирующая боль.

— А кого ты хотела обидеть?

— Попробую объяснить, ты, главное, послушай, — со вздохом ответила она. — Когда-то я жила на Европе, и вот однажды к нам прилетел незнакомец. Он привез труп старика, которого принял за моего деда. На Европе живется очень плохо, а когда людям отчаянно плохо, утешение они находят лишь в одном — используют тех, кому еще хуже. Привести европианке труп старика — это как подарить но-воземлянке коробку конфет. Она не откажется, даже если подарок предназначен не ей. Не позволят родители, не позволят односельчане. Нет, она примет дар, а если она к тому же человек, то найдет в своем сердце тепло для того, кто ее одарил. Мне же не пришлось стараться, потому как я… с первого взгляда влюбилась в того мужчину. Да так сильно, что боялась заговорить в его присутствии, лишь бы не выдать себя.