Елена Кисель - Немёртвый камень

И тут же, как мостик, связующее звено между прошлым и настоящим мелькнул в памяти тот самый знак — Кристо говорил, смертоносцы его вывели в воздухе, когда назвали сестрой Гидру Гекаты — ту самую, которая помогла возрождению Холдона, Сына Дракона…

— Что же сталось с предводителем Ратей? — словно прочитал ее мысли Экстер.

— Пропал. Мой муж… и наши дети… и многие из братьев и сестёр заплатили своим уходом за то, чтобы лишить его силы, но на пооле боя мы не обнаружили тела… и заточить его не смогли, — Айдонатр говорила неторопливо, устало. — И потом опять настал мир — в котором оставшиеся из нас всё равно не могли жить, потому что видели… то что видели. Последние силы мы отдали на то, чтобы сделать Целестию прежней и убить в себе и уцелевших жителях память, которая мешала существовать. Потом мои братья и сестры простились со мной — и ушли в свет… Нас осталось двое — одна, та, что любила танцы среди цветов…

— Лорелея? Да?

— Язык изменился, — повторила Айдонатр задумчиво. — Та… хотела юности, и вечной весны. И любви, с которой была единым целым. Она не участвовала в битве с… теми. Говорила, что ей нет дела ни до каких битв, что важна лишь любовь… Я предупреждала её, что мы все связаны с этим миром, что в него каждый из нас вложил часть себя. Но она смеялась, танцуя. А когда последние из наших стали светом — их нерастраченные силы частично хлынули в неё… и магия её стала застывать и мертветь, и танцы и птичье пение перестали радовать…

Она помолчала и кивнула Экстеру, как бы говоря: ну, а дальше ты, наверное, не хуже меня знаешь. Мы же с тобой поднимали эту тему, да?

Мечтатель чуть опустил подбородок, безмолвно отвечая: да, говорили. Бестия покосилась было на него, но обращалась всё равно к Айдонатр.

— Почему остались вы?

— По своей воле, — та упрямо усмехнулась. — Мне не казалось, что оставлять Малую Комнату без присмотра — хорошая идея. Я стала её ключником — не могущим войти, ибо она меня не впускала… Но знающим — как войти. И хранящим это знание. Я отказалась от части силы и света тех моих братьев, что ушли — опасаясь стать как та, вторая. И всё равно я всегда была далека от битв. Так что я могла лишь хранить. Однако когда я услышала, что Дракон подох, чтобы вернуться в облике своих сыновей — сперва не поверила, а потом решила, если нужно, принять последний бой.

— Сыновей? — переспросила Бестия. Голос подрагивал. — Но Холдон был единственным…

— Мне удалось узнать, что Дракон надеялся на многих детей, но только Холдон родился в человеческом обличии. Прочие… не смогла узнать, что с ними сталось, может быть, были мертворожденными, кто их знает. Видно, как раз на Холдона старый хмырь возлагал надежды, что тот поднимет Лютые Рати из колодцев вновь.

Перед глазами Бестии вновь мелькнул щит старого врага, и она проговорила глухо:

— Но он не стал.

— Он не стал, — подтвердил тихо Экстер, — слишком был уверен в собственном пути. Был слишком самостоятелен… или же понимал, что Лютые Рати не будут его послушным орудием. Потому он сотворил своё. Арктурос.

Айдонатр, глядя на него, одобрительно кивала.

— Правильно. Правильно. Он создал своё учение о власти и силе вещей… И о том, что бессмертия нет. Он набрал своих сторонников. Ты остановил его, Эустенар. Дважды. Хорошо было сделано, особенно во второй раз.

Она подмигнула Экстеру, и Фелла негодующе засопела. Хотя и понимала, что ревновать к памяти глупо. Но разве к ней не ревнуют с мрачной регулярностью?

— Последний вопрос, Эустенар, — вдруг сказала Айдонатр, и Фелла запоздало заметила, что она произносит имя «Ястанир» на старый лад, но говорит вполне на языке новой Целестии — или их общение не было словами в обычном смысле? — Разрешаю тебе, как старому другу, прежде чем вы отсюда уйдете, а то до груди дошло уже, небось…

Фелла нахмурилась, пытаясь понять окончание фразы, а Экстер спросил сразу же:

— Чем Холдон отплатил Берцедеру за свое возрождение?

— Обрядами возле колодцев недалеко от холма, который носил его имя, — ответила Айдонатр и презрительно сплюнула на пол: — Да и в иных местах тоже, да. Обряды и жертвы. Он оплатил не Берцедеру, он оплатил старый долг. Хоть и не до конца: они не поднялись сразу. Не облеклись в плоть, которую он начаровал для них. Это было как с ним самим. Как с ребёнком, который не сразу покидает лоно матери. Как с нарывом, который должен вызреть.

Фелла догадалась, о чем и о ком она и стала очень напоминать призрак. Экстер сжал зубы и кивнул, но в глазах у него застыл новый, мучительный вопрос.

— Ох, что ж с тобой делать-то… — пробормотала Айдонатр. — Нет. Их возвращения не остановить. Ты и не смог бы его остановить, даже если бы взялся сразу же после обрядов. Страшная вам доля выпала, Эустенар… ну, что стоишь? Иди! А то по самую маковку будет!

Мечтатель что-то хотел сказать, подался навстречу, но его наставник уперла руки в бока и рявкнула:

— Кому сказала?! Шагом марш вон в том направлении! Успеем еще свидеться — в Лунных Далях!

Экстер кивнул и развернулся, не говоря больше ни слова.

Бестия последовала за ним, но вдруг получила прощальное напутствие в спину:

— Эгей! А ты научись печь пироги со сливками и медом, а то от него скоро одни кости останутся!

Фелла не вытерпела и обернулась, но каменный коридор был пуст. Передернула плечами. Сказала себе, что не время думать о сливках и меде…

— Для пирогов время есть всегда, особенно если ты вроде как женщина, — наставительно откликнулся воздух, но из него никто не появился.

Бестия поспешила за Мечтателем. Экстер брел по коридору неторопливо, словно в раздумьях, взгляд — обращен вдаль, словом, до боли знакомая картина.

— Их возвращения не остановить, — прошептал он, поворачивая к ней лицо. — Где же выход, Фелла?

Под его вопросительным взглядом Бестии стало еще холоднее. Мечтатель должен был знать выход. Не потому, что он — Витязь и Ястанир, а потому… просто потому, что долгие годы он поступал вернее ее, хотя она и не желала этого признавать. Он должен был чувствовать выход, а не смотреть на нее с таким отчаянным вопросом в глазах.

И тут в ближайшей стене появилось окно — не дверь. Широкое, прозрачное, ведущее в яростный, огненный закат. Алые солнечные блики плясали по полю черных ирисов, полному фигур. Люди и маги — все молчаливо ждали, и семь фигур стояли впереди, протягивали руки…

Бестия среагировала тут же — рванула его назад от окна со всей силой, от проклятой бессмертной памяти, которая в нем живет. Но словно мощи в ее руках было как в крыльях у бабочки — Экстер стоял неподвижно и жадно вглядывался в зовущие фигуры.

Всего лишь один, невероятно ужасный для Бестии миг. Потом через силу выговорил: