Роберт Мур - Птица счастья [СИ]

— Ты очень много времени уделяешь этой стройке, муж, — Кристина называла его исключительно так, подчеркивая свое серьезное отношение.

— Да, поскорей бы уже открыть.

— Будет официальное мероприятие?

— Ничего такого, на что тебе стоит тратить свое время. Позову Александрова.

Сереже сообщили об мероприятии за день до открытия. На вопрос, почему не Вася, Петр отрезал — для Васи будет другая работа. Но почему-то эта другая работа отпала, и Вася весь день просидел дома. Вечерело, он смотрел сериалы, когда в квартиру вбежал Сережа.

Молча пронесся в свою комнату. По его шагам, по резким движениям и звукам было понятно, что брат не в настроении. Дверь в ванную хлопнула. Прошло около получаса, прежде чем Сережа ее освободил.

— Ты чего такой шумный, а? — Вася встал с дивана из любопытства, чтобы понять масштабы расстройства брата. Сцена, перед ним разыгравшаяся, нарушила ход привычной устаканившейся жизни. Сережа побрился наголо и собирал свои вещи.

— Ты чего?

Молчание в ответ.

— Что случилось? Что устроил наш «вермахтовский» генеральчик?

Молчание.

— Да остановись ты!

— Мой контракт расторгнут. Я переезжаю к матери в квартиру.

— Почему?

— Я не могу тебе сказать, — Сережа белел и краснел попеременно, для Васи подобная буря эмоций со стороны брата подтверждала действительную серьезность ситуации.

— Я могу тебе чем-то помочь?

— Нет, Вась, но будь осторожен с Мининым.

— Все настолько плохо?

— Ну, в глобальном плане — я не знаю, к чему все это приведет.

— Все — это что?

— Все… Я… Ты…

Сережа покинул брата, так и не разъяснив причины. Комната вмиг опустела, оставленный геймпад навевал на Васю тоску. Одиночество его окутало вязкой паутиной уныния. Но оно с лихвой компенсировалось славой, чувством собственного достоинства и собственной исключительностью. Порой, даже если его посещала хандра, страдания, ей сопутствующие, смягчались роскошью и богатством. А в роскоши и богатстве страдать намного приятнее, чем в нищете. Эта мысль также согревала Александрова, хоть он никогда не знал бедности. Также радовало общество его птицы. Его «Селезень», как называл своего питомца Василий, составлял прямую конкуренцию популярности птицы Кристины. Василий очень любил его фотографировать, следил за рейтингом его фотографий, часто беседовал с ним и считал идеальным компаньоном.

Лишь однажды в разговоре на званом обеде Минин-старший упомянул Сережу.

— Петр, а после его отстранения ты соблюдаешь все меры секретности и целостности его генного материала?

— Конечно, отец, мы отправили его в поселение. При условии, что он продолжит работу над формулой для птиц. И книги для Василия он будет продолжать писать.

— О, да, Василий, последняя твоя книга была успешна, тебе понравилась?

— Нет, ни разу не читал их.

— Я тоже, но цензоры довольны. Ну а ты как, не думаешь остепеняться? Выпустили бы лирический сборник.

— О… не-не-не. Мне некогда. Я лучше один, тем более у меня Селезень есть, он не предаст, а секретность нам важна.

— Ну, тут… как бы сейчас… кто… что… предпочитает, кто собак, кто кошечек, кто птиц, оно-то просто и понятно, но я тебе о женщине говорю.

— Папа, прекрати, эту часть проекта нужно будет тщательно продумать, все не так просто. Если у него появится девушка, он потеряет большую аудиторию.

— Ну, аудитория должна расти вместе с ним.

— Нет, папа, аудитория сменяется поколениями, а он всегда должен быть молодым и желанным.

— Если бы я тебя не знал, Василий, я бы подумал, что ты просто боишься. Тебе не обязательно любить — это бесконтрольное, сентиментальное и редко по-настоящему искреннее дело. Я тебе про партнерство.

С момента открытия центра медицинского Петр и Василий погрузились в водоворот деловых вечеринок. Эксклюзивные рестораны, закрытые клубы и бары, знакомства за знакомствами, уикенды в Европе. Кристине не нравилось, что она не участвовала в открытии столь важного для мужа проекта, и теперь она сопровождала Петра везде, где могла. Она настояла на своем присутствии на встречах с людьми самого высшего уровня — иностранными, российскими миллиардерами и миллионерами. Она могла поддержать беседы с их умными женами или любовницами об искусстве или путешествиях, глупым же просто оставалось признать Кристинино превосходство и держаться в стороне.

После очередной вечеринки в загородном гольф-клубе Вася пытался дозвониться до Пети, но абонент долго не отвечал. После третьей попытки в динамике зазвучал приятный бархатистый Кристинин голос:

— Плохо тебе, Васянь?

— Ой, дорогая, ты не представляешь, как.

— Не представляю, я столько не пила, а Петя, к примеру, не может шевелиться и лежит поперек кровати.

— Я тоже. На сегодня все дела отменяем, домой завтра поедем?

— Конечно, вчерашние переговоры, судя по всему, успешные, и вам нужно их пережить. А я в спа пойду, пока вы страдаете!

— Возьми меня с собой.

— Ты же шевелиться не можешь?!

— Ну до спа я доползу или попрошу, чтобы меня донесли.

— Тогда до встречи, чудовище.

Кристина плавала в бассейне, когда Вася наконец добрался до спа. Он плюхнулся в живительные воды. Кристина вынырнула прямо перед ним. Она показалась ему особенно привлекательной, а из закутков памяти выползло забытое воспоминание юности. Странное похмелье смешало Кристинину привлекательность с образом Леночки, которая, как ему тогда в юности казалось, хотела его поцеловать. И вот он решил ответить на ее поцелуй спустя много лет. Он потянулся к Кристине. Она не оценила его намерение:

— Тебя что, мутит? Вылезай, не хватало, чтобы ты тут воду попортил.

Вася очнулся и похлопал себя по щекам.

— Крис, надо попросить, чтобы нам шампанское подали.

— Ну, попроси, раз так надо.

Опохмелившись, Василий почувствовал новое дыхание жизни в себе. И, не ограничиваясь одной бутылкой игристого, пошел спасать от страданий Петра. Вечеринка раскрутилась на новый виток… И еще несколько лет молвили люди, что где-то далеко сын президента на своем хребте Пушкина катал. Под вечер чудесами чудесными собутыльников удалось усадить в автомобиль и отправить домой.

И бежали навстречу Василию женщины, и не видели они своего пути. Безудержным было их стремление и во взглядах блестела холодная искра. Их ухоженная, мерцающая нежностью лунного света, упругая, как у натянутого тамбурина, кожа вздрагивала, сдерживая под собой мышцы, пришедшие в движение в беге. Женщины разного возраста, роста, телосложения в едином порыве превратились в энергию удивительной красоты, подобную вскипевшей и поднявшейся из таинственных бездонных недр лаве. Они двигались навстречу Василию, и по его желанию время замедлялось, становясь вязким. Василий наслаждался надвигающимся видением. Наконец, первые поравнялись с ним, и, не желая более сдерживать скорость происходящего, время прорвалось, и помчался поток со звенящей скоростью. Окруженный, Василий чувствовал жар их тел, одурманенный ароматом парфюма и пота, возбужденный близостью, он дрожал. Все вокруг содрогалось под мощью фемин. Они бежали вперед, глядя сквозь Васю. Некоторые перепрыгивали, некоторые ныряли под землю. Он попытался протянуть руку и прикоснуться хотя бы к одной из «идеальных». Но они оставались недосягаемыми — многие уворачивались от попытки прикоснуться к ним и отворачивались от его возбужденной мужской плоти. И звон, заполнивший все вокруг, вдруг обернулся плачем. Плачем ребенка где-то за спинами женщин, где-то в темноте, из которой они нахлынули на Василия. Плач становился все громче и надрывнее, пока выносить его стало невозможным. Василий пошел против потока в надежде найти «источник», но не мог пробиться. Поток женщин был нескончаем, и не вняли они его призыву остановиться или хотя бы пропустить к несчастному ребенку, и увидел он вдалеке, что-то мимо пролетело, спикировало, небольшое, серое, и голосом человеческим сказало желанные слова, от которых спокойствие в душе поселилось.