Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

На высокой скале под черным от дыма небом, подсвеченным огненной землей, сидел гордый сокол...

Мамонт разложил открытки, взгляд сам собой задержался на «Человеке с филином».

— Таким его видят изгои?

— Да, милый. И ко мне он когда-то явился со свечой и плетью...

— Зямщиц видел Атенона, — вслух сказал Мамонт. — И золото варваров.

Дара заметила, точнее, почувствовала его состояние и тихо пошла к двери.

— Постой!.. Постой, милая, — вспомнил он. — Я хотел спросить...

— Все сделала, дорогой, — опередила Дара. — Как ты хотел. Этот одинокий, несчастный человек встречался с другим, таким же одиноким и несчастным...

— О чем ты?

— Но, милый! Ты же просил меня, и я присмотрела, — слегка растерялась она.

— Арчеладзе — несчастный человек?

— Когда остается один — плачет, — сообщила Дара.

— Вот как! — удивился Мамонт. — С кем же он встречался?

— Со старым, одиноким человеком. Не слышала, о чем они говорили, но расстались еще более несчастными. Старик вошел в свой дом и мгновенно умер.

— Умер?!

— Ему перерезали горло в подъезде.

— Ты видела это?..

— Нет, — сказала она. — Почувствовала, что старику угрожает опасность. Смерть стояла за дверью, а он не знал. И крика моего не услышал...

— А что же Арчеладзе? — после долгой паузы спросил Мамонт.

— Он увидел возле своего дома вишневый «Москвич». И пришел в ярость. И испытывает ее до сих пор...

Дом Арчеладзе был не особенно привилегированным, и внешний вид имел неброский, малопривлекательный, но зато хорошо охранялся, поскольку жили в нем люди, связанные с государственными секретами, — правительственные шифровальщики, некоторые ученые, работники Министерства безопасности, ГРУ и еще какие-то никому не известные личности, ведущие весьма странный, необъяснимый образ жизни. Обычно дом охранялся двумя милиционерами в штатском, которые на ночь запирали калитку, включали сигнализацию по периметру забора и сидели в своей дежурке на первом этаже. Это были очень предупредительные и не ленивые ребята. Они же подметали двор, подрезали декоративные колючие кусты вдоль забора, иногда могли поработать вместо сантехников, если где-то потечет труба, заменить колесо у машины, если попросишь, — одним словом, были полезны и незаметны одновременно.

Тут же, вернувшись от Жабэна, Арчеладзе заметил в своем дворе белые каски ОМОНа. Человек десять здоровых, откормленных мужиков в бронежилетах бродили за воротами, поигрывая дубинками, сидели в детской песочнице и подпирали плечами ярко освещенный портал подъезда. Обычно милиционеры видели каждую подъехавшую к воротам машину на мониторе — телекамера висела на углу дома и спешили впустить жильца на территорию. Даже сигналить не приходилось. Сейчас полковник просигналил трижды, однако ни один омоновец даже ухом не повел.

— Эй! Открывай ворота! — крикнул он, приоткрыв дверцу.

Двое неторопливо подошли к калитке. И сразу же дохнуло Кавказом.

— Ыды сюда! — гортанно сказал один. — Ты кто?

Этого было достаточно, чтобы уголь тлеющего гнева вспыхнул и огонь его вылетел наружу.

— А ну, позови старшего! — приказал полковник.

— Я старший! — самодовольно произнес тот, что спрашивал. — Самый старший! Ты что, не выдышь?

— Я полковник Арчеладзе! — брезгливо представился он. — Живу в этом доме...

— Ты — полковник, я — полковник! Ты живешь в этом доме — я живу в этом доме! Ты — грузин, я — осетин! Докумэнт дай!

Он валко подошел к машине и постучал дубинкой по капоту.

— Тебя кто поставил сюда, рожа?! — не сдерживаясь, рявкнул полковник.

— Отэц поставил! Галазов поставил! Докумэнт дай!

Перед Арчеладзе стоял каменный болван, наглый, бесцеремонный жлоб, человекоподобное существо с бессмысленным взором. В короткий миг полковник понял, что в его жилах нет ни капли грузинской крови, что он слишком обрусел и напрочь утратил огненность кавказского безрассудства и что не хватает темперамента вести с этим истуканом какой-либо диалог.

И еще понял, что совершенно беззащитен перед тупостью и не может противостоять ей, ибо следующим логическим действием уязвленного самолюбия должна быть утроенная решимость добиться своего — протаранить машиной ворота и войти в свой дом. Он же стоял, как плюгавый, самоуглубленный интеллигент, давился от возмущения чувств и не находил слов. Только губами не хлопал...

А этот жлоб, обряженный в панцирь, бил резиновой палкой по машине, заводился еще больше и орал:

— Ыды отсюда! Убырай машину! Русский язык понимаешь — нэт?! Ыды! Мне полковник, гэнэрал — тьфу! Ыды-ыды! Докумэнт нэт — ыды!

Арчеладзе сел в машину, запустил двигатель и сказал больше для себя:

— Сейчас я привезу тебе докумэнт!

Он отъехал за квартал и связался с дежурным помощником.

— Немедленно собери группу Кутасова и ко мне, — приказал он. — Без экипировки.

— Какое вооружение, товарищ полковник? — уточнил тот.

— Ну, пусть возьмут наручи, нунчаки... Что у них там еще есть?

— Понял! — весело отозвался помощник.

Группа Кутасова занималась в отделе черт те чем, рассредоточившись по другим группам: пока им не находилось подходящего по их квалификации дела. Полковник выехал на улицу, по которой должен был прибыть кутасовский «РАФ», и включил музыку. Гнев медленно переливался в злорадство и щемящее мстительное чувство: замершая в жилах кавказская кровь готова была задавить всю остальную. Кутасов издалека заметил «Волгу» шефа, «рафик» притормозил.

— Прибыл, товарищ полковник! — шепотом доложил он сквозь опущенное стекло. — Со мной шесть человек.

— Достаточно, Сережа, — мягко и спокойно сказал полковник. — Во дворе моего дома ОМОН, североосетинский. Галазов поставил. Пойди возьми их, разоружи и поставь вдоль забора.

— Есть!

— Я буду на улице, посмотрю, как работаешь.

«РАФ» зарулил в какой-то двор, а полковник, выждав минут пять, тихо покатил к своему дому. С потушенным светом он проехал по тротуару и остановился так, чтобы видеть полутемный, исчерканный стволами деревьев двор. Омоновцы разговаривали на своем языке — будто бы переругивались и громко смеялись. Было странно слышать чужую речь самодовольных и самоуверенных людей возле своего дома. Группа Кутасова изучала обстановку: полковник заметил лишь одну неясную тень, скользнувшую за решеткой напротив детской площадки. Жильцы дома сидели с погашенными окнами, несмотря на то что еще и десяти не было. Лишь в верхних этажах кое-где горели ночники.

Захват длился сорок семь секунд. В темноте было видно, как замельтешили белые каски, брякнули несколько раз жестяные омоновские щиты, послышался сдавленный крик, какое-то завывание и приглушенные приказы молчать пополам с матом. Арчеладзе выбрался из машины и приблизился к калитке. Кутасовцы заканчивали работу: на щитах лежали дубинки, бронежилеты, каски и верхняя одежда. Автоматы уже болтались на плечах ребят из группы захвата. Омоновцы стояли вдоль забора в одну шеренгу, раздетые по пояс. Видимо, Галазов кормил хорошо: из-за ремней вываливались животы. Полковник отметил, что все они как на подбор усатые, наголо стриженные и похожие друг на друга так, что отыскать среди них старшего невозможно. Он постучал в калитку. Кутасов открыл сам и начал докладывать, однако Арчеладзе махнул рукой: