Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Страга Севера

Полковник больше ничего пока не хотел. Дров — специально напиленных березовых чурбачков — хватило бы до утра. И вина бы хватило, и тепла, только бы ночь не кончалась...

И вдруг в этот момент радости, оживления души и забытых чувств, в миг тишины, когда даже дрова не стреляли в камине, взорвался и опалил всех огнем незаметный Нигрей.

— Не могу! — закричал он и ахнул гитару об угол камина. — Не могу!! Все, не могу... Эдуард Никанорович! Убей меня! Растопчи меня! Я трус! Я предатель! Я — мерзкая блевотина!.. Эдуард Никанорович! Я предал тебя! Ты спас меня, ты ко мне, как отец!.. А я — предал.

Он не знал, что еще говорить, и только тряс кулаками над своей головой. И как от всякого взрыва, заболело в ушах, зазвенело пространство.

— Что с тобой, Витя? — наконец спросил полковник, медленно возвращаясь к реальности.

Нигрей подтянул колени к подбородку, сложился в комок, уткнул лицо.

— Мне стыдно смотреть...

Полковник ощутил, как напряглось плечо Капитолины под его ладонью и будто током пробило ее безвольное тело.

— Я предал всех. Я вас всех сдал!..

— Прекрати истерику, — полковник сорвал «чалму», швырнул в огонь. Полотенце накрыло огонь, угли, и в зале потемнело.

— Прости, Эдуард Никанорович, — Нигрей встал. — За истерику прости. За все остальное мне прощения нет. И я знаю, что мне нужно сделать.

Умные оленины бесшумно покинули зал и растворились где-то в чащах охотничьего терема.

— Говори, Витя, — Арчеладзе взрыл угли щипцами. — И включите верхний свет!

Под потолком вспыхнула люстра из оленьих рогов: тупые рожи кабанов взирали бесстрастно каменными глазами.

— Никанорыч, убери уши, — вдруг сказал Воробьев. — Ну, прошу тебя!

— Молчать! — Полковник швырнул щипцы. — Говори, Виктор.

Капитолина села и подобрала ноги.

— Понимаю... Мне уйти, да?

Полковник обнял ее плечо: возле огня ей вдруг стало холодно...

— Слушаю, Витя...

— Я влетел, товарищ полковник, — вымолвил Нигрей. — На «мочалку» не хватило сил... Нет, я хотел, но замерз. И не успел. Не смог. Впрочем, что теперь!..

— К кому влетел?

— Владельцу вишневого «Москвича».

Арчеладзе непроизвольно вздрогнул, и это ощутила Капа — на мгновение отпрянула от него, затем и вовсе отстранилась.

— Продолжай...

— Похоже, он профессионал. Но чей человек — неизвестно, — Нигрей говорил глухо, будто сквозь повязку. — Выждал меня... Видел, как я отрабатывал объект. Все видел... И взял у машины, вытряс все, и «мочалку».

— Продолжай, Виктор...

— А все, Эдуард Никанорович, — выдохнул Нигрей. — Сделал копию пленки. Аппаратура была в «Линкольне»... Я виноват, я первым стал искать компромисс. Он диктовал, вязал по рукам и ногам... Очень осторожный и какой-то... неуязвимый. Хотел вырвать у него «мочалку»! И руки согрелись, кофе с ним пил... Не мог! Не знаю почему! Не знаю! Какое-то оцепенение...

— Как у кролика перед удавом, — мрачно заметил Воробьев. — В штанах-то ничего?..

— Уйди, кошкодав, — тихо предложил полковник. — Ступай в лес грибы собирать.

Воробьев неловко выбрался из-за стола, опрокинув несколько рюмок, и поплелся к двери.

— Поверить трудно, — сказал Нигрей. — Но это так... Потом я пытался анализировать свое психическое состояние... Не исключаю, что он воздействовал психотропиком. Хотя кофе пили из моего термоса, сидели в моей машине. Он и не прикасался ко мне, разве что стволом пистолета, когда брал. Я не знаю, что это! Не знаю!

— Спокойно, майор...

— У меня сильно заболело под ложечкой. Ком стал вот здесь, — он приложил руку к солнечному сплетению. — Сначала думал, желудок болит. Когда-то эрозия была... Только вышел из машины — все прошло.

— Почему ты решил, что он — профессионал? — спросил Арчеладзе.

— Поведение... Спокойный, как танк, — Нигрей глубоко вздохнул и, показалось, всхлипнул. — Весь разговор в его машине записал на пленку. А мой материал обещал не использовать против меня и против вас... Обставлял меня со всех сторон, требовал сотрудничества, обмена информацией... Сегодня утром заявился ко мне, спрашивал об иностранце. Кристофер Фрич исчез из гостиницы.

— Исчез? — вскинулся полковник. — Почему наша служба не доложила?

— Не знаю... Я от него услышал, что иностранец исчез.

— Значит, этого «вишневого» интересует Фрич?

— Похоже, так... Но еще и Зямщиц, и... ваши отношения с Комиссаром. — Нигрей помедлил и добавил: — Он показал золотой значок. Который должен быть у вас, товарищ полковник.

Арчеладзе ощутил, что и у него заболело в солнечном сплетении.

— Ты не ошибся?

— Нет, поднес к самому лицу. Еще и потряс на ладони...

Капитолина сидела у ног в позе кающейся Магдалины: только обращалась к огню в камине, тянула к нему руки и что-то шептала...

Полковник встал, выключил верхний свет, погасил газовые рожки, и в зале все стало багряным и тревожным от пламени.

— Почему сразу не признался? — жестко спросил Арчеладзе. — Почему промолчал в самолете?

Нигрей подтянул к себе разбитую гитару, поскрипел свернутыми в кольца струнами и промолчал. Полковник вырвал у него гриф со щепастыми обломками и бросил в камин. Отскочивший красный уголь упал на медвежью шкуру перед Капитолиной, остро запахло паленой шерстью. Она же сидела и смотрела, как струится синий дым. Арчеладзе аккуратно взял уголь щипцами, положил в огонь.

— Понял свою вину?

— Все понял, — тихо выговорил Нигрей. — Я пойду... В лес, грибы собирать... Разрешите идти, товарищ полковник?

— Сдай оружие и иди, — приказал полковник.

— Оружие?.. Но у меня нет оружия. Я не взял...

— Врешь! — отрезал Арчеладзе. — В заднем кармане, в брюках...

Нигрей достал пистолет, подержал его на ладони.

— Эдуард Никанорович... Но как мне теперь? Я не могу после этого... мне мерзко...

— Сможешь!

— А честь офицера?..

— Посмотрите какие мы честолюбивые! — взвинтился полковник. — Ты где работаешь? Ты где служишь? В гусарах? Или в жандармах?.. Честь офицера!

Ему хотелось наорать на него, затопать ногами, дать по физиономии, как истеричной барышне, однако он вспомнил прошлую ночь, упаковку нитроглицерина и приступ головной боли, вызванный просто резким расширением сосудов. Молча налил себе стакан вина и выпил, будто воду. Нигрей положил пистолет на мраморную плиту возле каминного зева.

— Все равно мне не пережить...

— Ну, иди утопись! Удавись!.. А может, яду дать?

— «Мочалку».

— Какие мы храбрые! — язвительно произнес полковник. — «Мочалка» была у тебя! Что же ты сплоховал? А теперь тут мне устраиваешь спектакль!.. Браво! — Он похлопал. — Я прослезился! Я в восторге от твоей решимости! Ты раскаивался блестяще! И время подобрал подходящее...

Нигрей вышел из света камина и как-то неслышно побрел к выходу. Полковник понял, что его нет в зале, лишь когда колыхнулся огонь от закрываемой двери. Капитолина съежилась, подобрала ноги и каким-то судорожным движением пыталась натянуть предательски ползшую вверх юбку. Арчеладзе налил шампанского в два хрустальных бокала, один поднес ей; утратившая символ женственности Капа напоминала испуганную, прижатую к полу птицу. Бокал дрожал в ее руке, шампанское плескалось на голые колени и вспенивалось, словно на раскаленной сковороде.