Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Звездные раны

Зимогору стало не по себе: начальник партии не бредил, говорил осознанно и горько, делая небольшие паузы, словно собираясь с духом.

— Я все вспомнил, Олег Павлович! Матушку азербайджанцы подпоили! Она от своего мужа, то есть от моего отца сбежала, с бригадой шабашников… Она влюбилась в одного… А эти сволочи подпоили — матушка была простая и доверчивая… С собой взяли на какую-то стройку. Шабашить поехали на Украину. А я потерялся по дороге, выбрался из вагона на станции и остался… Матушка сейчас в Элисте живет.

— Ты успокойся, — посоветовал Зимогор, чувствуя неприятный озноб от слов начальника партии. — Можешь поспать, это пройдет. Переутомление, вот и разыгрались фантазии…

— Это не фантазии, Олег Палыч… Мне женщина сказала — у тебя пробудится память.

— Какая женщина?

— Ну та, цыганка, которая отстегнула меня от колеса и увела… Она спросила, какое у меня есть желание, самое сокровенное. И знаете, когда тебя так спрашивает полуобнаженная женщина, да еще и ласкает при этом, у мужика должно быть одно желание… А я сказал, что хочу узнать, где я родился, откуда я… Она говорит, хорошо, пройдет немного времени и ты все вспомнишь. И я вспомнил… А вы — ничего не происходит!

— Не знаю, как в отношении истории с матушкой, но историю, как подменили керн, ты придумал, — отвернувшись, сказал Зимогор, по-прежнему испытывая к нему зависть при одном упоминании о празднике Радения. — То есть собрался доказывать то, чего не было, да? Хороший прием, продуманный.

— Не верите?! Что керн подменили — не верите?!

— Я проверил: в керновых ящиках радиоактивного материала никогда не лежало. Так что передо мной не валяй дурака, не прикидывайся. Ты поэт! И научился сочинять.

— Это я прикидываюсь?! — завращал он глазами. — Если бы прикидывался!.. Лучше б зубы выросли. Или рога… И беда, что не фантазии! Реальность! Натуральная! Я же все очень четко осознаю, помню и понимаю!.. Ну-ка откройте вон тот ящик!

— Твои стихи я уже видел! И завещание получил!

— К черту стихи! Открывайте!

— Зачем? Лежи! Проспишься — откроем… — Ячменный вскочил, откинул крышку вьючника.

— Я должен признаться… Чтоб вы поверили. Я ничего не фантазирую! И с керном, и с женщиной, и с матушкой… Нате вот, смотрите! Я вру! Ввожу в заблуждение! Язык мне отрежете!.. Смотрите!

Он вытряхнул на колени коробку из-под чая, разворошил беспорядочный ком рыболовных снастей и достал туго набитый запаянный пластиковый мешочек, похожий на палец от медицинской перчатки, бросил на стол перед Зимогором.

Мешочек стукнул по столешнице, словно внутри лежал тяжелый молоток.

Зимогор взвесил его в руке, не спеша разрезал и высыпал на ладонь содержимое — тяжелый иссиня-черный крупнозернистый песок. Объем в половину спичечного коробка весил граммов триста…

Ничего, более весомого держать в руках не приходилось…

— Смотрите! — не без удовольствия сказал Ячменный. — Опять скажете — придумал? Или, может, я сам сделал этот песок? Тогда скажите, из чего, если он раз в восемь тяжелее золота! В таблице Менделеева подобного сверхтяжелого металла нет! Если это не веский аргумент, тогда не знаю! Тогда вы просто не геолог и не честный человек!

Зимогор щупал, разгребал, ворошил пальцем крупицы неведомого металла, напоминавшего старинный дымный порох, и ощущал легкое жжение ладони. Он не страдал радиофобией, однако придвинул блюдце и ссыпал песок — на коже осталось золотистое, словно от солнечного загара, пятно.

И разглядывая его, он случайно зацепился взглядом за стрелки наручных часов…

В первое мгновение не понял, что с ними происходит, и тупо смотрел на циферблат, пока не обнаружил, что секундная стрелка движется в обратную сторону…

В самолете он еще ничего не почувствовал: две стюардессы в белом разносили сок, вино и легкие закуски, сопровождающие спецрейс вербовщики спокойно подремывали возле пилотской кабины, внизу стелилась поблескивающая озерами тундра. На подлете к Астроблеме — об этом объявили по внутреннему радио — Опарин ощутил непривычное тяжелое волнение и, как всякий новичок, прилип к иллюминатору — город, стоящий вдали, на миг захватил мысли, изумил и обрадовал, как если бы он, будучи космонавтом, обнаружил его на Марсе.

Город сверху напоминал компас на старинных картах, и все его восемь улиц были точно сориентированы по частям света: Северная указывала на северный полюс, Южная— на южный. Во время строительства учли розу ветров и производственные корпуса вынесли на юго-западную окраину.

Колючую проволоку Опарин заметил, когда Як-40 пошел на посадку. Не ту, привычную, растянутую на столбах, а белую, современную, свитую в спирали, которые были уложены друг на друга, образовывая ажурную трехметровую стену. И все-таки он сначала решил, что обнесли колючкой только сам аэродром, расположенный с восточной стороны города и примыкающий к нему вплотную, обезопасили его от проникновения угонщиков и террористов: народ-то сюда свозили всякий, что у кого на уме… Но когда откинулся трап и пассажиры вышли на бетон, все иллюзии окончательно исчезли. Веселая, горлопанящая толпа завербованных повалила было к зданию аэропорта, над которым теперь красовалась размашистая надпись «Белый Город», однако на пути возник человек с мегафоном.

— Внимание! Всем стоять! — приказал он. — Прекратить движение! Построиться в колонну по три!

— Блин, и тут — построиться! — вякнул пассажир, которого Опарин запомнил еще в аэропорту Латанги.

С двух сторон к толпе выскочили четверо с короткими помповыми ружьями, встали поодаль, навели стволы — все в белых марлевых повязках, одни глаза торчат.

— Внимание! — еще раз повторил тот, с мегафоном. — Всем сохранять спокойствие и слушать внимательно. В городе введен режим строгого медицинского контроля. Все вновь прибывшие обязаны пройти карантин! Это было оговорено в условиях контракта. Сейчас всем построиться! Следуем пешим порядком в баню, затем в карантинную зону. Вопросы есть?

— А почему и здесь менты? — задиристо спросил знакомый.

— Менты остались на Большой земле, как и ваше прошлое! — с долей юмора известил мегафон. — А перед вами бойцы внутренней охраны, исполняющие отдельные полицейские функции. Вы люди разумные и отлично представляете, что может случиться, если в наш закрытый и весьма тесный город проникнет инфекция. Друзья мои, ну зачем же тащить дизентерийный понос в двадцать первый век?

В толпе послышались смешки, но кто-то за спиной проворчал:

— Не знаю, как насчет поноса в будущем, но менты в настоящем мне очень не нравятся.

Выстроили в колонну, подравняли, повели вольным шагом. Охранники двигались с двух сторон, впереди — человек с мегафоном, сзади ехал УАЗ с тонированными стеклами, куда сели вербовщики. Туча крупных таймырских комаров повисла над колонной и понеслась, как знамя; плотность насекомых была такой, что лица рядом идущих, а тем более отдаленные предметы, растворялись в сером, мельтешащем тумане. Дышать следовало осторожно, носом или сквозь стиснутые зубы, бесконечно обметать лицо, шею и руки, у непривыкших к такому гнусу обычно через несколько минут начинался нервный срыв, истерика, но, судя по молчаливому пыхтению в строю, люди здесь подобрались северные, бывалые. Едва миновали пропускной пункт аэропорта, как стало ясно, что весь город обнесен валами из колючей проволоки — даже не проволоки, а тонкой жестяной полосы со сдвоенными заусенцами.