Максим Майнер - Норвуд

Не уведи упыри мастера Фонтена на пытки и неизбежную смерть, я бы сейчас бросился расспрашивать о том, что господин Глен думает обо всём происходящем. Но теперь меня это почти не заботило. Какая разница? Они явно добились чего хотели.

– И что мы теперь будем делать? – пришлось отойти от окна. На улице было много мертвяков, и они вдруг зашевелились, поэтому я решил не искушать судьбу – если все разом рванут к нам, на крышу выбраться мы уже не успеем. – Надо как-то выручать мастера Фонтена!

– Он пособник зла, Норвуд, – со вздохом ответил господин Глен. – И он сам сделал свой выбор.

– И что теперь? – голос задрожал против воли. – Значит, бросим его?

Чтобы не ответил интерфектор, я для себя решил, что всё равно пойду спасать моего бывшего наставника. Пусть даже это будет стоить мне жизни.

– Нет, Норвуд, – теперь Бернард Глен смотрел мне прямо в глаза. – Это значит, что нам придётся обзавестись союзником…

Крики мастера Фонтена мы услышали за сотню шагов до площади, не меньше. И не мы одни – мертвяки после каждого вопля начинали судорожно метаться между домов, но не находя поблизости источника шума, через какое-то время замирали вновь. Но ненадолго – только до нового крика.

Теперь мы передвигались по крышам с большей осторожностью, чтобы не повторить судьбу моего бывшего наставника. Тем более, нас вряд ли будут стараться захватить живыми – никакой ценности для порождений зла ни я, ни господин Глен не представляли.

– Слушайте, а почему они не могут просто учуять её? – очередной крик, отразившись от стен и мостовых, заставил руки покрыться мурашками. – Вампир у ворот говорил, что все порождения тьмы ощущают друг друга.

– Ответ на твой вопрос сейчас бродит прямо под нами, потревоженный воплями Фонтена, – интерфектор аккуратно выгляну за гребень очередной крыши. – Мертвяков в округе слишком много, а значит, тёмные твари не могут полагаться на своё чутьё…

Площадь, как и ратушу, уже можно было хорошо разглядеть оттуда, где мы находились. Удивительно, но оживших покойников на открытой местности видно не было – отчего-то они не выходили с улиц, предпочитая стоять между домами.

– А раз нельзя найти Опалённую с помощью тёмных сил, – я сам продолжил мысль господина Глена, – приходится пытать мастера Фонтена, чтобы она сама пришла к ним.

Интерфектор кивнул.

– Но ведь это какая-то глупость! – воскликнул я.

Однако мой спутник без слов, одним только выразительным взглядом, напомнил о необходимости говорить тише.

– А если она далеко и не слышит? – я перешёл на шёпот. – Или, вообще, уже покинула город?

– Значит, они запытают его до смерти, но не добьются результата, – интерфектор внимательно смотрел за тем, что происходит на площади.

– Надо быстрее его спасать! – меня раздражало это безразличное спокойствие.

– Для начала нужно придумать план, – Бернард Глен разговаривал со мной будто с ребёнком. – Иначе мы просто погибнем и никому не поможем. И ничего не выясним.

Умом я понимал, что мой спутник прав – нет никакого смысла бежать сломя голову на врага. Однако каждый крик, издаваемый мастером Фонтеном, будто подталкивал меня изнутри, побуждая к действию.

– Для начала нам нужно найти Опалённую… – господин Глен перестал, наконец, пялиться на площадь и повернулся ко мне. – С её помощью будет больше шансов.

Мне не верилось, что этот человек сможет сотрудничать с порождением тьмы, которым, без сомнений, являлась внучка мастера Фонтена. Он его самого чуть было не забил до смерти!

– Я не фанатик, Норвуд, – инерфектор угадал мои мысли. – Если нужно объединиться с меньшим злом, чтобы победить большее – я сделаю это. Главное, чтобы она сама захотела нам помогать.

– Там ведь её деда пытают, – заметил я. – Да и неспроста же Опалённую ищут таким образом – уж точно не для того, чтобы награду вручить. А значит, они для неё такие же враги, как и для нас!

– Будем надеяться, что ты прав, – дипломатично ответил господин Глен. – Но в любом случае её надо как-то найти. И желательно это сделать до того, как девушка отправится вызволять деда самостоятельно. Если она, конечно, собирается это делать.

Скепсис интерфектора был понятен – я и сам не испытывал никаких тёплых чувств к внучке мастера Фонтена. Окружающий нас кошмар – это последствие её действий. Но не думаю, что она не придёт на помощь близкому человеку.

Однако что делать было неясно. Мертвяки на улицах ограничивали передвижение по земле, упыри – по крышам. Да и кроме того, пусть город невелик, но найти одного человека, не имея ни малейшего представления о том, где он может находиться – невозможно.

– А как ваш сын так быстро нашёл Опалённую сразу после прибытия в город? – не подумав, спросил я.

Интерфектор глянул на меня с недоумением.

– Мой сын стал упырём, Норвуд, – если раньше мужчина удивлялся моей сообразительности, то теперь он был явно разочарован. – И чуял всех порождений тьмы, ведь именно для этого интерфекторы и принимают скверну…

Наступил мой черёд недоумевать.

– Мне казалось, он сделал это из страха перед мертвяками, когда был на Севере, – забормотал я.

– Нет, Норвуд, иногда нам приходится запускать тьму в себя, чтобы найти нужное порождение зла, – марево от кольчуги было особенно заметно сейчас, когда солнце светило со спины. – И не у всех хватает духу сдаться братьям, после того как всё заканчивается. Мой сын не смог и бросился в бега.

– Из-за этого в народе ходят слухи, что интерфекторы могут унюхать нечисть на расстоянии? – мне стало стыдно, ведь получается я зря считал его сына трусом.

Мужчина кивнул и вновь стал глядеть на площадь.

Значит, его сын принял скверну, чтобы найти какую-то особенно сильную тёмную тварь. Можно сказать, добровольно расстался с жизнью, чтобы спасти людей… А то, что не смог совладать с собой и бросился в бега, нисколько не обесценивает его поступка. Но даже после всего, он всё равно продолжил бороться со злом!

И похоже, история, рассказанная интерфектором, благотворно на меня подействовала – я вспомнил кое-что из сказанного Опалённой во время нашей первой встречи. И, возможно, это поможет её найти…

Наш театр давно заброшен. Так вышло, что труппы, ехавшие раньше с севера, отчего-то перестали останавливаться здесь, предпочитая отправиться сразу на юг, до ближайшего Сильного города. Поговаривают, некоторые пересекали наш оаз целиком и уходили через следующую межу в другой, где городов, а значит и денег, было побольше.

Поэтому-то последнее и единственное театральное выступление, на котором я бывал, случилось незадолго до смерти отца. Сам спектакль в памяти не сохранился, единственное воспоминание – это массивные тяжёлые кресла в первом ряду.