Максим Майнер - Норвуд

– Куда пойдете? К Мунро?

– Нет. К Ван-Прагам, – просто ответил я, слегка поддав пятками бока Тоненькой.

Последним, что я услышал, прежде чем двор оказался за спиной, было невесёлое: – От ить!

– Слушай, как мне тебя называть-то? – немного смутившись, спросил я. Выяснить имя паренька раньше, мне отчего-то в голову не приходило.

Мы отошли уже на приличное расстояние от дома Губы и оказались почти у той рощи, откуда сегодня утром начался мой путь. Ветер приносил свежесть и лёгкий запах воды – река, невидимая из-за холмов и деревьев, давала о себе знать.

– Зови Младшим, меня все так называют. И братья, – парень на миг сбился, – и все остальные.

Копыта ритмично постукивали, убаюкивая и навевая сон. Порошки, принятые перед схваткой, перестали действовать, уступив место слабости и усталости. Плавные покачивания седла тоже не добавляли бодрости, и я то и дело клевал носом.

Хотя в целом, стоит признать, я чувствовал себя значительно лучше, чем можно было предполагать. Не знаю, что оказало такое целебное действие – вчерашний отдых или снадобье интерфектора, но последствия удара багром по голове практически не ощущались. Так, лёгкое головокружение и небольшая шишка на затылке.

– Если дальше вдоль реки идти, то выйдем к боевому поместью беллатора Мунро, – сообщил Младший. Он, ухватившись одной рукой за стремя, то ли быстро шёл, то ли медленно бежал рядом с Тоненькой. – Часа через четыре.

Я покачал головой. Ехать прямо к Мунро было нельзя, сперва необходимо заручиться поддержкой со стороны. Это стало очевидно после разговора с Кирклином – авторитет интерфектора – тем более мой, поддельный – ничего не стоил в глазах его господина.

– Нужно к Ван-Прагам, – напомнил я.

По словам Губы, их род слабел – всё больше деревень и дворов уходили из-под защиты, отдавая предпочтение другим беллаторам, среди которых первым был, разумеется, Мунро. И значит, лучших союзников не найти – теряя влияние, они вряд ли прониклись тёплыми чувствами к более удачливому коллеге.

– Тогда нам туда, – паренёк махнул рукой в сторону, вглубь полей. – К вечеру доберёмся.

– Почему к вечеру? Ты вчера успел и туда, и обратно вернуться!

– Так я же ближней дорогой шёл – прямо от дома, через овраг. И только обратно долгим путём, из-за лошади. Да и жарко сегодня…

Солнце медленно ползло по небу следом за нами – с востока на запад. Мы кружили по переплетению тропинок, иногда практически незаметных и заросших травой. Вся эта густонаселённая местность, усеянная невысокими холмами и перелесками, была покрыта настоящей сетью из дорог и дорожек – узких, пыльных и как будто бесконечных.

Казалось, все окрестные обитатели, отправляясь куда-нибудь, считали дурным тоном идти проторённым путём и непременно прокладывали новую тропу, о которой после начисто забывали. Эта паутина оплетала как крупные деревни с десятками домов, так и одинокие дворы, наподобие того, которым владел Губа.

Часть поселений оставалась в стороне от нашего пути – одни, заняв холм, ютились на его склонах; другие, взобравшись на невысокие сваи, стояли у быстрых ручейков и белели гладкими стенами.

Однако некоторые мы проходили насквозь. Чаще всего они состояли из одинокой и практически безлюдной улицы, вдоль которой как грибы росли дома. Кое-где сидели старики, приглядывающие за совсем маленькими детишками – те в основном копошились в пыли, занятые своими непонятными делами. Иногда встречались крестьяне, отдыхавшие от трудов. Заметив нас, мужчины замирали на месте, хмуро поглядывая вслед, а женщины просто опускали головы.

Ни приветствий, ни разговоров – лишь тяжёлое молчание или злой шёпот вслед.

Почти везде – и в деревнях, и на одиноких дворах – где-нибудь на видном месте был приколочен круглый щит, украшенный странным рисунком. Выведенные углём неровные круги соприкасались друг с другом, нависая над неразборчивой подписью, выполненной чьей-то неумелой рукой.

– Что это? – спросил я, впервые увидев «украшение» на фронтоне высокого – аж в три этажа – дома.

– Где? – Младший завертел головой.

– Да вот же!

Паренёк посмотрел туда, куда указывал мой палец и с недоумением сообщил:

– Дом… Большой.

– Щит, – немного раздражённо пояснил я. – Почти у самой крыши.

– А… так это клейп. Клейп рода Мунро.

– Никогда о таком не слышал…

– Клейп – это… клейп, – смутившись пояснил Младший. Непросто рассказывать о привычных вещах. – Знак, что беллатор Мунро защищает людей, которые здесь живут.

Мне доводилось читать о таких штуковинах. Правда, в книгах они назывались символами власти, от которых крестьяне не могли отходить дальше, чем на тысячу шагов – таков был закон. Нарушителям, на первый раз, привязывали к ногам камни, а на второй – подрезали сухожилия. Хорошо, что те времена давно прошли.

– А люди платят ему за заботу, – добавил я.

– Не платят, а благодарят, – поправил меня паренёк. – И это справедливо, ведь воину нужна лошадь, нужно оружие, нужно что-то есть!

Я согласно кивнул. Главное только, чтобы эта «благодарность» вновь, как раньше, не стала зависимостью.

– А что за рисунок такой странный?

– На клейпе положено изображать первого врага, убитого основателем рода. У беллатора Мунро – это рыжий гривастый медведь.

Опасный зверь, который раньше в изобилии водился в наших краях. Правда, неровные круги, изображённые на щите, на него совершенно не походили и больше напоминали неаккуратное печенье на подносе.

– А надпись?

– Слова, сказанные этим врагом перед смертью.

– И что же рыжий гривастый медведь сообщил первому беллатору Мунро, перед тем как скончаться? – спросил я с улыбкой.

– «Меня не победить», – в голосе Младшего проскальзывали завистливые нотки. – Если мне когда-нибудь посчастливится стать воином, надеюсь, мой враг будет силён и не ляпнет какую-нибудь ерунду…

Похоже, парня совершенно не смущало то обстоятельство, что медведи не разговаривают, и значит, основатель рода Мунро всё это просто придумал. А так как обвинять вооружённого человека во лжи из-за глупой надписи на щите никто в здравом уме не станет, эта выдумка прошла сквозь века.

– Главное, чтобы не комар, – совершенно серьёзно сказал я. – Комариный писк разобрать будет непросто…

Дорога вела нас дальше – от деревни к деревне, от плешивых холмов к перелескам, от молчаливых неодобрительных взглядов к недовольному гомону за спиной. Тени становились короче, кольчуга тяжелее, а пыль всё назойливее лезла в нос.

После полудня Тоненькая выпросила привал – солнце немилосердно пекло, и она передвигала ногами всё медленнее и медленнее. Небольшая рощица подарила нам спасение от жары, а крохотный ручеёк – воду и усыпляющее журчание.