Борис Конофальский - Башмаки на флагах. Том второй. Агнес

— Господин! Господин! — окликнул его упитанный молодой монах, когда Волков бесцеремонно отодвинул другого монаха от двери и вошел в низенький темный флигель с маленькими окнами. — Сюда без доклада нельзя!

— Ну так доложи! — повелительно сказал кавалер монаху.

— В свое время, сначала я вас запишу, — монах вернулся на свое место, открыл книгу. — Назовите имя и цель визита.

Волков глянул на него скептически и пошел к двери в келью.

— Стойте, господин, стойте, — монах пытался кинуться ему наперерез, но не успел. Волков открыл тяжелую дверь.

В низенькой келье было заметно светлее — в старинной стене додумались прорубить большое окно. Там был стол, а за столом совсем облысевший уже аббат Илларион принимал трех купцов.

— Святой отец, — произнес кавалер, кланяясь, — примете?

— Ах, друг мой! — казначей Его Высокопреосвященства стал выбираться из-за стола. И говорить купцам: — Господа, простите, уж больно редкий гость этот славный рыцарь Фолькоф. Потом, после него, я вас приму.

Купцы все понимали, кланялись казначею, а заодно, на всякий случай, и Волкову, и уходили из кельи. А брат Илларион уже обнимал кавалера:

— Проездом?

— Проездом, святой отец.

— Как обычно, на войну?

— На войну, святой отец.

— Знаю, слышал, садитесь, кавалер, садитесь, — брат Илларион подошел к двери, — эй, брат Бенедикт, подай нам моего вина.

Тут же появился упитанный монах с подносом, на котором стояли графинчик и маленькие стаканчики из серебра.

Он сразу разлил вино и удалился.

— Вино с утра — день потерян, — сказал викарий, поднимая свой стакан, — ну и Бог с ним, за встречу, мой дорогой рыцарь.

Они выпили, кавалер выпил до дна:

— Крепко, пряно. Вкусно, — сказал он, ставя стаканчик.

— Мой личный рецепт, — похвастался аббат. — Ну, значит, на войну едете?

— Да, усмирять мужичье осатанелое.

— Храни вас Бог. Значит, и вас этот прохиндей к делу призвал, — он засмеялся.

Волков тоже посмеялся с ним и спросил:

— Так с господином Наумом Коэном вы знакомы?

— К сожалению, сын мой, — говорил казначей курфюрста, — к большому моему сожалению, мне часто приходиться обращаться к подобным людям. После десяти лет войны с еретиками и чумы, я все никак не могу привести финансы Его Высокопреосвященства в порядок. Податного люда стало меньше, горожан стало меньше, торговля стала меньше, а расходы все так же велики. Так что, Коэны, Ренальди, Кляйны и прочие денежные люди часто нужны земле Ланн и Фринланд. — Он вдруг улыбнулся. — Но вы-то приехали не для того ко мне, чтобы слушать мои горести.

— Да вы, поди, и сами знаете зачем я приехал, — отвечал кавалер.

Брат Илларион снова налил вина в стаканчики:

— Знаю, приезжал ваш человек, жаловался на нового епископа. На брата Франциска, кажется, он вам совсем не пришелся?

— Да как же он может мне прийтись, если он сразу встал на сторону графа и герцога. Говорит, езжай к герцогу каяться, и с графом замирись. И не потому, что он прав, а потому что он граф.

— А что с графом у вас за раздор?

— Из-за поместья, что было обещано моей сестре по вдовьему цензу. Граф теперь отдавать не хочет то, что его отец обещал. Думал, мне новый епископ помощью будет, а он…

Волков развел руками, а Брат Илларион вздохнул и стал серьезен:

— Отозвать отца с кафедры дело непростое. Совсем непростое. Святые отцы годами ждут епископскую инфулу. И простолюдинов среди них нет. Отозвать епископа с кафедры — считай, всю фамилию его оскорбить. Курфюрст на это не пойдет.

— А если епископ паству не обретет?

— А что, брат Франциск может не обрести паству в Малене? — с сомнением спросил аббат.

— Очень даже может быть, — уверил его кавалер. — Людишки в городе его не полюбили, не пришелся он. До отца Теодора, царствие ему небесное, отцу Франциску далеко.

— До отца Теодора всем далеко, да благословит его душу Господь, — тут казначей задумался. — Что ж… Тогда другое дело. Это все меняет. Я попробую поговорить с Его Высокопреосвященством.

— Буду вам очень признателен, святой отец.

— А у вас есть кандидатура? Кого бы вы хотели видеть на кафедре Малена? Человека светского и не спросили бы, кого на кафедру ставить, но вы ведь рыцарь божий, почти наш человек. Так что хочу знать, кого вам на кафедру надобно. Надеюсь, вы видите там не того брата, что вы присылали ко мне недавно?

— Отца Семиона? — Волков засмеялся. — Нет, хотя отец этот весьма сведущ во многих делах. Мне нужен человек твердый и смелый… — он на мгновение задумался. — Помнится, в комиссии, которую я сопровождал, был такой, брат Николас его звали. Кажется, человек он умный и честный.

— Брат Николас? — аббат Илларион задумался. — Что ж, выбор хороший. Человек тот в вере твердый и дело свое знающий крепко, тем более брат мой по монастырю. И недавно стал главой комиссии Святой Инквизиции. Но два недостатка есть у этого кандидата.

— Что за недостатки?

— Служб он почти не вел, ритуалов не знает, он ведь инквизитор, — тут монах усмехнулся, — как и вы. Впрочем, то недостаток малый, он умен и быстро обучится.

— А какой же недостаток большой?

— Рода он совсем незнатного, — отвечал казначей Его Высокопреосвященства. — Рода он простого.

— Тем более он мне там нужен, не будет воображать из себя, а будет дело делать, — сказал Волков. — Без хорошего епископа мне в Малене не быть.

Кажется, умный монах его прекрасно понимал:

— Значит, брат Николас вам нужен? Что ж, как пожелаете. Сами к архиепископу пока с этим делом не ходите, я хочу знать, что он будет отвечать на эту просьбу.

Волков кивал. А монах продолжал:

— Буду говорить с ним завтра, как раз у меня доклад. И предупреждаю вас сразу — не обольщайтесь, дело сие почти безнадежное. Убрать знатного человека с места — дело совсем не легкое. Но всегда есть средство, что может эту скалу сдвинуть.

— Серебро, — догадался Волков.

— Курфюрст всегда нуждается в деньгах, — монах чуть улыбался, и улыбка эта была грустной. — Всегда помните об этом, друг мой.

Волков встал:

— Говорят, мужики за два года бунта награбили немало. Если я вернусь с победой, доля моя полковничья — деньги будут.

— Да благословит вас Господь. Надеюсь, вы побьете мужиков, да наставит Господь их заблудшие души на путь истинный. Вы там, пожалуйста, не усердствуйте, на рожон не лезьте, — отец Илларион осенил рыцаря крестным знамением.

Кавалер вышел из скромной приемной казначея:

«Серебро. Годы идут, а тут ничего не меняется. Им по-прежнему надобно серебро».

Ему, конечно, хотелось повидаться с архиепископом, чтобы без промедления и обиняков пожаловаться на присланного епископа и просить нового. Но раз казначей говорит, что будет лучше, если сначала он сам поговорит с курфюрстом, то так тому и быть. Никто не мог лучше знать верных подходов к Его Высокопреосвященству, чем его казначей. Поэтому кавалер проехал мимо роскошного дворца курфюрста и поехал в центр, к другому красивому дому, что стоял как раз на той же площади, что и городской магистрат.