Танит Ли - Игроки Зимы (Сборник)

— Ты так боишься этого города и не без оснований, — сказал он. Уехать отсюда — единственный выход для нас.

— Ты меня осуждаешь? Зря. У меня очень веские причины бояться. Я жила с этим страхом весь день и весь вечер.

Он обнял меня одной рукой, и я легла рядом с ним. И почувствовала огромное расстояние между нами. Он был, должно быть, где-нибудь в миле отсюда.

— Египтия, — медленно произнесла я, сама не зная, зачем, — Египтия изумительна. Я слышала только несколько ее реплик… Сильвер, в чем дело? Я даже и не знала, что ты умеешь сердиться. Но я не виновата. Я не могла прийти сюда. Если ты думаешь, что это глупости и паникерство, то, по крайней мере, поверь, что это искреннее паникерство и не совсем глупости. А потом еще Кловис сказал про это наводящее устройство. О, Господи, мне надо проверить…

Но он крепко сжал мою руку, и я поняла, что двигаться Нельзя, и осталась лежать, ожидая, что он скажет.

Наконец, он заговорил тихо и быстро. В его мелодичном голосе трудно было обнаружить следы каких-нибудь чувств, кроме, пожалуй, крупинки юмора.

— В свое время ты пыталась научить меня исследовать собственные эмоции, то есть тому, для чего я предназначен. Выходит, я был не прав. Или же все-таки научился этому, как приобрел и другие чисто человеческие свойства. Когда тебя не было…

— Но я, правда, не могла, — прошептала я.

— Я знаю. И знаю, что ты жива и здорова. Но я не знал этого, пока ты не вошла в дверь. Будь я человеком, я бы места не находил. Будь я человеком, ч бы обошел все больницы в этой части города.

— Прости меня. Мне очень жаль, что так получилось.

— Самым странным был внутренний процесс, через который я себя проводил, во время которого я представил себе, что ты лежишь где-то мертвая, и значит, я никогда больше не буду с тобой снова. Ты спрашивала, могу ли я бояться. Могу. Тебе придется на слово мне поверить, что и этом теле, которое не дрожит, не потеет, не проливает слез, действительно сидит трехлетний ребенок, который очень интенсивно все это переживает.

Его голова была наклонена, и я не видела лицо.

Я обхватила его руками и крепко-крепко прижала к себе.

Вместо радости за него я почувствовала что-то вроде стыда. Я поняла, что опять неумышленно совершила непростительный поступок. Ибо я окончательно и бесповоротно доказала, наконец, его человечность: показала, что он зависит от других существ своего вида.

От землетрясения город содрогнулся в начале шестого утра.

Я проснулась от того, что латунная кровать начала двигаться. Сильвер, который мог ввести себя в состояние, подобное психостетическому трансу, это был полный покой и отсутствие чувства времени — Сильвер вышел из него раньше меня. Я подумала, что это сон. Было темно, если не считать слабого снежного блеска из-за полуоткрытых занавесок. Потом я увидела, что занавески открываются сами собой, подергиваясь каждый раз на несколько дюймов.

— Это земной толчок, — сказал он мне. — Но, судя по ощущениям, не сильный.

— Ничего себе не сильный! — воскликнула я, садясь на кровати.

Она сместилась не меньше, чем на фут. Весь дом вибрировал. Я уловила зловещий шум на улице, какие-то стоны, треск и визг, которые я сначала приняла за крики ужаса, доносящиеся из города.

— Мы должны бежать на улицу? — спросила я.

— Нет. Все уже успокаивается. Первый толчок был минут за десять до этого, почти незаметный. Ты даже не проснулась.

С полки свалилась свеча.

— Ой, Сильвер! А где кошка?

— Ты вспомни, ее здесь и не было.

— Да, верно. Я буду скучать по этой кошке… И что это в голову лезет, когда вокруг такое творится?

Он мягко засмеялся и потянул меня обратно в кровать.

— Просто ты по-настоящему не боишься.

— Действительно. А почему?

— Ты ведь со мной, и ты мне доверяешь. А я сказал тебе, что все в порядке.

— Я тебя люблю, — сказала я.

В окно ударилось что-то тяжелое и мягкое. Потом раздался дребезжащий звук. Наконец, все стихло.

Я выскочила из кровати и подошла к окну. Толчок, видимо, на самом деле был незначительным, хотя сравнивать мне было не с чем. Какой-то частью сознания я ожидала увидеть на горизонте обрушившийся и захлестнутый огнем город — я нередко видела это в репортажах с места толчков по каналу новостей. Но горизонта вообще не было видно. Как три гигантские змеи, балки вздымались над осевшим зданием, разбросав снег во все стороны, как катапульты. Ком этого снега и вляпался в наше окно. К чему бы такое предзнаменование?

Я слышала приглушенный гул голосов. Люди высыпали на улицу и обсуждали, что произошло. Потом мимо дома проехал робот скорой помощи, его не было видно, но сирена была слышна; и еще, и еще. Хотя толчок был сравнительно мягким, несчастные случаи не исключены. Я подумала о них с состраданием: мне это не грозило, мы были в безопасности. Потом обрадованно вспомнила, что спектакль Египтии должен был закончиться до толчков. Они с Кловисом, видимо, не пострадали.

Только когда мы вернулись в постель, разделив последнее яблоко, я вспомнила о доме матери на высоких стальных опорах. Может быть, спуститься в фойе и позвонить ей? Но там наверняка полно людей, звонивших своим родственникам. Что же все-таки я чувствовала?

Я поделилась сомнениями с Сильвером.

— С ее домом ничего не случилось, — сказал он. — Он хорошо укреплен. Единственная проблема — высота, но на опорах должны быть компенсаторы.

— Интересно, беспокоится ли она за меня. Не знаю. Ах, Сильвер, я не знаю. Прожила с ней всю жизнь, а теперь не знаю, волнуется ли она за меня. Вот ты бы волновался.

— Да, я очень волнуюсь.

Немного погодя в дверь постучал смотритель и спросил, как мы себя чувствуем. Я крикнула, что хорошо, и спросила о его белой кошке.

— Кошка и ухом не повела. Вот ведь животное. Если они не убегают, значит, ничего страшного.

Когда он ушел, я почувствовала себя неловко, поскольку не сказала, что мы собрались уезжать. В виде квартплаты за последний месяц мы оставим в квартире все, что сможем. Я хотела попрощаться с кошкой. Деметра всегда говорила, что кошки вряд ли могут поддержать домашний уют, что они царапают вещи и оставляют шерсть на подушках, и она была права, ну и что, черт возьми?

Я заснула рядом с Сильвером, и мне приснилось, что Чез-Стратос упал с неба. Повсюду валялись обломки и камни, а вокруг суетились космонавты, держа неуместные здесь подносы с чаем и тостами.

— Мама? — спросила я у обломков. — Мама, ты где?

— Иди сюда, дорогая, — сказала мать. Она стояла на маленьком холме, облаченная в золотые доспехи. Я с ужасом увидела, что ее левая рука отсечена, но один из роботов уже приделывает ее обратно. Я подошла к ней, и она обняла меня, но доспехи были твердыми, я не могла прижаться к ней, мне было неудобно.