Танит Ли - Игроки Зимы (Сборник)

Он медленно мигнул своими янтарными глазами. Слава Богу, действуют. Слава Богу, они не менее красивы, чем были тогда, когда я увидела их в первый раз. Он улыбнулся мне и сказал:

— Привет.

— Привет. — Я была так возбуждена, что едва это чувствовала. — Ты меня помнишь?

— Да.

— Не знаю, что и сказать тебе.

— Говори, что хочешь.

— Вот я сейчас скажу: «Садись, пожалуйста, будь как дома. Чашечку чаю?»

Он засмеялся. Я полюбила его смех. Всегда любила. Но он разбил мое сердце. Я теперь страдала, глубоко страдала оттого, что он здесь со мной. Никогда в жизни со мной такого не было. Я не могла даже плакать.

— Я вполне расслаблен, — сказал он. — Я всегда расслаблен. Можешь на этот счет не беспокоиться.

Он меня обезоруживал, но я была готова к этому. Что бы еще ему сказать? Он заметил мои колебания и приподнял одну бровь.

— Что? — сказал он. Человек. Ну, человек же!

— Ты знаешь, что произошло? Что они с тобой сделали?

— Кто они?

— «Электроник Металз».

— Да, — сказал он. И все.

— Я видела тебя там, — произнесла я. Это прозвучала бестактно.

— Я сожалею, — откликнулся он. — Вряд ли это было тебе приятно.

— А тебе?

— Мне?

— Ты был без сознания?

— Без сознания — это не те слова, которые можно применить ко мне. Отключен — если ты это имеешь в виду — был частично. Для контрольной проверки требуется, чтобы по крайней мере одна половина мозга функционировала.

У меня в животе похолодело.

— Ты хочешь сказать, что все сознавал?

— Вроде того.

— Это было… больно?

— Нет. Я не чувствую боли. Мои нервные окончания реагируют скорее по принципу рефлекса тревоги, чем боли. Боль как предупреждающий сигнал не нужна моему телу так, как человеку. Поэтому никакой боли.

— Значит, ты слышал, что он говорил. И что я говорила.

— Думаю, что да.

— Ты не способен к неприязни?

— Нет.

— К ненависти?

— Нет.

— К страху?

— Трудно сказать. Я весь на виду.

— Ты отдан в собственность, — сказала я. — Ты принадлежишь Египтии. Ты одолжен мне.

— Ну и что?

— Ты не сердишься?

— Разве я выгляжу сердитым?

— Ты употребляешь первое лицо: говоришь «я».

— Было бы нелепо говорить как-то по-другому, я бы обязательно запутался.

— Я тебя не раздражаю?

— Нет, — снова мягко засмеялся он. — Спрашивай все, что хочешь.

— Я тебе нравлюсь?

— Я не знаю тебя.

— Но ты как робот считаешь, что все же можешь узнать?

— Лучше, чем других людей, если ты позволишь проводить-с собой больше времени.

— Ты этого хочешь?

— Конечно.

— Ты хочешь заниматься со мной любовью? — В этот вопрос я вложила сердечную боль, раздражение, страдание, скорбь, страх — все, чего он был лишен.

— Я хочу делать все, что ты ждешь от меня.

— Без всякого чувства.

— С чувством огромного удовольствия от твоего счастья.

— Ты красивый, — сказала я. — Знаешь, что ты красивый?

— Да. Разумеется.

— Ты притягиваешь людей, как магнит. Это ты тоже знаешь?

— Это метафора? Да, знаю.

— Ну, как все это называется? — бесцеремонно спросила я. Это прозвучало, как вопрос ребенка, что такое солнце. — Как это называется, Сильвер?

— Знаешь, — сказал он, — самый простой способ обращаться со мной — это принимать меня таким, какой я есть. Ведь ты не можешь стать такой, как я, а я — как ты.

— А ты бы хотел стать человеком?

— Нет.

Я подошла к окну, посмотрела на Нью-Ривер и на его слабое сапфирово-серебряное отражение в стекле.

Я сказала ему одними губами: я люблю тебя. Я люблю тебя.

А вслух проговорила:

— Ты гораздо старше меня.

— Сомневаюсь, — сказал он, — мне всего три года. Я обернулась и взглянула на него. Наверное, это правда. Он усмехнулся.

— Ну хорошо. Когда я появился на свет, мне было уже примерно двадцать-двадцать три. Но если считать с того момента, как я был приведен в действие, то я еще ребенок.

Я перевела разговор на другую тему:

— Это квартира Кловиса. Ты чем так его ошеломил?

— Просто он, как и ты, все не мог запомнить, что я робот.

— А он… хотел заниматься с тобой любовью?

— Да. Но он подавлял в себе эту мысль, она была ему отвратительна.

— А тебе она была отвратительна?

— Опять двадцать пять. Ты об этом уже спрашивала в другой форме, и я тебе ответил.

— Ты бисексуален?

— Я могу приспособиться к любому, с кем имею дело.

Чтобы доставить ему удовольствие?

— Да.

— А это, в свою очередь, доставляет удовольствие тебе?

— Да.

— Ты запрограммирован на него?

— Так же, как и люди в какой-то мере. Я вернулась в комнату.

— Как ты хочешь, чтобы я тебя называла?

— Ты собираешься меня переименовать?

— Сильвер — это сокращение, а не имя. Есть разница.

— Но только, — сказал он, — не называй меня Разница. Я засмеялась от неожиданности. Это было похоже на каламбуры Кловиса.

— Прекрасно, — сказал он. — Мне нравится твой смех. Я его раньше не слышал.

Будто мечом пронзил. Я переживаю все так остро, неужели ничего не чувствует? Да нет, он чувствует гораздо тоньше меня.

— Пожалуйста, — сказала я, — называй меня Джейн.

— Джейн, — произнес он. — Джейн — грань кристалла, звук капель дождя, падающих на гладкую поверхность мрамора, стройная цепочка робких звуков.

— Не надо, — проговорила я.

— Почему не надо?

— Это ничего не значит. Никто еще не находил в моем имени поэзии, а ты ее находишь буквально во всем. Это самое обыкновенное имя.

— Но сам звук, — возразил он. — Чисто фонетически это так чисто, прозрачно и прекрасно. Подумай об этом, если не думала раньше.

Пораженная, я подняла руку.

— Джейн, — произнесла я, пробуя на вкус, вслушиваясь в свое имя. Джеен. Джеин.

Он смотрел на меня тигриными глазами, которые лучились светом, притягивая к себе.

— Я живу со своей матерью в двадцати милях от города, в заоблачном доме, — сказала я. Он висит прямо в воздухе. За окнами плывут облака. Мы пойдем туда.

Он рассматривал меня с тем пристальным вниманием, которое я уже научилась распознавать.

— Не знаю, чего я от тебя хочу, — неуверенно произнесла я. Неправда, неправда, но хотела я столь невозможного, что лучше было не говорить.

— У меня нет… это у Египтии… а у меня нет… никакого опыта.

— Не надо меня бояться, — сказал он.

Но я боялась. Он водил серебряным ногтем по моему сердцу.

Я не хотела оставаться у Кловиса. Он мог в любое время вернуться, хотя, наверное, собирался задержаться. К тому же не хотелось давать ему повод воображать, как мы занимаемся любовью, разъезжая по этим черным атласным простыням. Де еще все осложнялось тем, как он сам воспринял Сильвера — я, не хотела так его называть, но не могла придумать ничего лучшего.

Когда мы мчались в такси по загородному шоссе, я поняла, что не хочу держать его и у себя в Чез-Стратосе. Внезапно, но абсолютно четко, я осознала, что своего дома у меня нет. Я всегда окружена людьми. Рядом то Кловис, то Хлоя. То мать. Если мать вдруг сейчас дома, то я не смогу привести: это требует объяснений. «У нас три подвижных робота, дорогая. Еще один нам ни к чему. — Но это личностный робот, мама. — А что он делает, чего не могут остальные?» Да…