Мика Ртуть - Ее высочество Аномалия [СИ]

— Обычный скучный посол, — пожал плечами Свами. — Он — не ты. Я вот думаю, чем бы таким его напугать, чтобы он сбежал и в Сашмир снова прислали тебя.

— Ну даже не знаю… Может быть, и пришлют, если ты со скуки начнешь военные маневры и нечаянно присоединишь к Сашмиру какую-нибудь свободную деревню с плантациями гоблиновой травки… прости, не деревню, раджанат.

Свами поморщился.

— Никогда не думал, что в Сашмире гоблиновой травки растет больше, чем бамбука. Ты был прав, жечь плантации и вешать мелочь можно до бесконечности. Пока за счет травки живут свободные раджанаты, это бесполезно.

— Убеди их присоединиться к Сашмиру. Ну там защита от нашествия гулей или одичавших ракшасов, месть негодяю-соседу и прочая. Мне ли учить интригам самого светозарного?

Свами важно пошевелил бровями и задрал нос:

— Светозарного, осиявшего ничтожных подданных своей великой мудростью и неземной красотой!

— Да-да, осиявшего.

— В самом деле, а не осиять ли мне раджанат Талахчат? Через них идет столько контрабанды, что местный таможенный инспектор уже богаче меня!

— С тебя причитается за идею, — кивнул Дайм и призвал с королевской кухни кружку шамьета со сливками и корицей.

— Конечно! — обрадовался Ястребенок. — Я подарю Талахчат тебе. Будешь дважды раджа.

Дайм чуть не поперхнулся.

— Мне?!

— Прекрасный подарок, не находишь? Отличная земля, красивый дворец, мирные земледельцы в подданных. — Ястребенок так светло улыбался, что даже если бы Дайм не знал точно, что за клоака этот Талахчат — заподозрил бы подвох размером со слона. — Уйдешь с императорской службы, заведешь себе гарем… даже лучше, я тебе половину своего подарю, самую красивую! Для лучшего друга ничего не жалко!

— О боги… — простонал Дайм, не зная, плакать ему от султанской щедрости или смеяться. — Мой темный шер…

— Я хороший темный шер. Добрый, милосердный и справедливый. Осиявший!

Дайм все же засмеялся, утирая слезу умиления. Растет, растет Ястребенок!

— Светозарный… — сквозь смех простонал Дайм.

— Именно! Я вижу, ты уже счастлив, друг мой, но я нынче так щедр, так щедр… отдам тебе весь свой гарем! Если бы ты знал, как они мне надоели, эти папашины жены и наложницы! Вечно у них то кто-то отравится, то упадет с балкона, то затеет заговор, а мне разбирайся. В прошлом месяце удушили мою новую наложницу, а такая милая была девочка.

— Ты думаешь, мне тут заговоров и отравлений не хватает?

— А вдруг? — Ястребенок посмотрел на Дайма с такой наивной детской надеждой, что не смеяться было совершенно невозможно.

— О боги… — через пару минут, справившись со смехом и утерев слезы, выдохнул Дайм.

— Я рад, что сумел порадовать тебя, мой светлый шер, — церемонно склонил голову Ястребенок.

— Несказанно порадовал, мой темный шер, — так же церемонно ответил Дайм.

— Я бы хотел тебе помочь чем-то еще. Обещай, если тебе что-то понадобится, ты скажешь мне.

— Обещаю.

— И раз ты уже в Валанте, навести виконта Седейра. Он кое-что для тебя привез. Надеюсь, это кое-что тоже тебя порадует, мой светлый шер.

Дайм кивнул. Встретиться с Хавьером Седейра, помощником посла в Сашмире, будет приятно. Помнится, беседы с ним — и не только беседы — очень помогали Дайму не убить папашу Ястребенка прямо во время очередной партии в хатранж или пирушки, плавно переходящей в оргию.

Ястребенок понимающе улыбнулся и продолжил:

— И передавай мое почтение его величеству Тодору. Жаль, у него только одна младшая дочь. Будь их две — вторую я бы радостью назвал своей махарани, а тебя — братом.

— И весь твой гарем сам утопился бы от счастья.

Поправлять Ястребенка на тему брата он не стал. Пусть и дальше считает, что Дайм будет просить руки Шуалейды для себя. Не говорить же ему, в самом-то деле, что пока император не снял с него печать верности, ни на ком жениться он не сможет. И гарем ему тоже не пригодится.

— Ты так проницателен, что я тебя уже боюсь, мой светлый шер, — улыбнулся Ястребенок.

— Правильно. Магбезопасность сегодня страшна и ужасна. — Дайм печально заглянул в пустую кружку из-под шамьета. — Вот закончу дела в Валанте, возьму отпуск и приеду к тебе в Сашмир вместе охотиться на гулей.

— Твои верные подданные, о лучезарный раджа Джубрай, в честь твоего приезда будут петь и танцевать целую луну и еще один день, — с едва уловимой печалью сказал Ястребенок, и зеркало погасло.

За завтраком Дайм просмотрел последний отчет капитана Герашана: после покушения на Каетано они связывались каждый день. Отчет содержал всего пару строчек:

«Никаких чрезвычайных происшествий. Аномалия скучает.

Младший Наба ведет себя, как друг принца. Никаких подозрительных контактов. Старший Наба уже дома, под наблюдением».

Аномалия скучает… Почему-то от этих двух слов губы сами собой растянулись в улыбке. Аномалия скучает по его письмам, ждет встречи и готова сказать «да». Дайм съест свою шляпу, если она не влюбилась в него. Вот будет августейшему братцу сюрприз, когда она все поймет! И плевать, что Дайм сам не может жениться на ней — Люкресу она не достанется.

Еще бы как-то успеть встретиться с ней до официальных мероприятий! Вопрос в том, как за оставшиеся до ее прибытия в Суард три дня успеть съездить в Кардалону и замок Наба, разобраться с темными делишками Бастерхази и убедить Ристану оставить брата с сестрой в покое?! А, да, и еще подлечить Тодора, одного вчерашнего сеанса ему надолго не хватит. Какая досада, что в сокровищнице Пхутра нет артефакта, растягивающего сутки втрое! Дайм непременно выпросил бы его в подарок.

Через полчаса Дюбрайн, одетый в шелковый камзол цвета старой бирюзы и с подаренной Ястребенком саблей вместо традиционной шпаги, уже подходил к покоям Ристаны. Что она у себя — он убедился заблаговременно.

— Дайм! — Ристана просияла, увидев его на пороге будуара, и велела затягивающей на ней корсаж фрейлине: — Оставь нас.

Фрейлина молча вышла. А Дайм шагнул к Ристане, вернувшейся к излюбленным ярким платьям. Сегодня на ней было нечто малиновое, изумительно оттеняющее нежную кожу и томные глаза.

— Тебе идет бледность.

— Я так тебе благодарна! Дайм… — Ристана протянула к нему руки.

— И насколько велика твоя благодарность, Тайна? — Дайм назвал ее так, как позволялось только Бастерхази, и с удовлетворением отметил на миг сжавшиеся губы.

Что ж, раньше он предпочитал не видеть ее чувств к темному шеру, сейчас же они были очевидны, как рассвет. И очевидно, как рассвет, было и то, что его собственная вымечтанная любовь растаяла, оставив… пожалуй, немножко грусти и самую малость разочарования.

— О чем ты, Дайм, любовь моя?..

Это прозвучало так фальшиво, что он поморщился.