Мика Ртуть - Сумрачный дар [СИ]

Несмотря на желчный характер и строгость, наставник не возражал против изучения юным светлым хоть экономики, хоть тролльей наскальной живописи, лишь бы не в ущерб основной программе. Он гордился учеником, считая личной своей заслугой его неистребимую жажду знаний и способность мгновенно усваивать информацию. Но из принципа не хвалил.

Дайм уже предвкушал, как после урока скатится вниз по лестнице, накинет волчью шубу, схватит санки и помчится к веселой компании на горке. Младший брат и старшие сестры давно закончили дела и развлекались. Иногда Дайм завидовал им, условным шерам — заниматься им приходилось куда меньше. Зато Дайм родился даже более одаренным, чем мать: целых две стихии, разум и вода. И кроме грамоты, математики, риторики и прочего ему приходилось изучать еще десяток наук, необходимых истинному шеру. Времени это занимало невероятное количество, правда, было настолько интересно, что никакие развлечения и в сравнение не шли. Разве что фехтование, которым истинные шеры частенько пренебрегали, привлекало Дайма не меньше учебы.

Но на горку Дайм в тот день так и не попал. Едва окончился урок, в дверях библиотеки появилась матушка. Блестящие каштановые локоны, улыбчивые золотисто-карие глаза и свежий румянец заставили бы незнакомого с баронессой Маргрейт человека принять ее скорее за старшую сестру Дайма, нежели за мать. Несмотря на четверых детей, старшей из которых недавно исполнилось восемнадцать, Летиция Маргрейт сохранила девичью стройность и гибкость.

— Светлый шер, будьте любезны, оставьте нас. — Баронесса сопроводила слова улыбкой, но Дайм видел в ее глазах тревогу и печаль. — Мне нужно поговорить с сыном.

Наставник поклонился и покинул библиотеку.

Дайм подошел к матери, так и стоящей у порога, и взял ее за обе руки.

— Что случилось, матушка, вы так взволнованы?

— Давай присядем. — Баронесса позволила сыну усадить себя в кресло и подвинуть скамеечку для ног, подождала, пока он сам устроится на стуле, и только тогда заговорила. — Дамиен, я должна просить у тебя прощения. Ты знаешь, я люблю тебя не меньше твоих сестер и братьев… может быть, даже больше…

Устремив взгляд в окно, баронесса замолчала. На гладком лбу обозначилась горькая складочка. Тонкая, украшенная кольцами рука затеребила юбку. Дайм смотрел на мать и понимал, что не хочет услышать то, что она собирается сказать. Хотя он уже догадывался, о чем пойдет речь.

— Матушка, право, не стоит.

— Стоит. Ты знаешь, кто твой отец.

— Да, конечно.

— Покойный барон никогда не говорил с тобой об этом. Он любил тебя, как родного сына. И слухи давно уже прекратились…

— Мне достаточно посмотреть в зеркало, матушка, — грустно улыбнулся Дайм.

Впервые он догадался, что вовсе не сын барона Маргрейта, лет в семь, подслушав разговор одного из гостей с матерью. Они говорили о фамильном сходстве двух дядюшек, что который год делят заливной луг. Дайм задумался: почему сестры и брат похожи на мать с отцом, и он — нет? У братишки золотисто-карие материнские глаза и отцовский профиль, даже говорит как отец, хоть и пятилетний карапуз. А Дайм на отца совершенно не похож. Разве что немного на мать. И ни у кого из родни нет ярко-бирюзовых глаз.

Попытка выведать правду у няньки, знающей все на свете, ни к чему не привела.

«Светлый шер, да что вы такое говорите? Да кто вам такую чушь посмел сказать? Ваша матушка будет плакать, если узнает, что вы такое спрашиваете, светлый шер», — вот все, чего он сумел добиться.

Но слова няньки Дайма не убедили, ведь ее взяли, когда он уже родился. Догадку подтверждало и то, что об императорском дворе и столице родители никогда не говорили — а по расчетам Дайма выходило, что барон и баронесса Маргрейт покинули столицу и переехали в поместье за семь месяцев до его появления на свет.

Дайм понял, кто его отец, едва увидев портрет императора Элиаса Брайнона.

Ему было одиннадцать, когда барона Маргрейта с семейством пригласил в гости дальний родственник, граф. В гостиной на самом видном месте висел портрет его всемогущества — в полный рост, в короне и мантии, со скипетром в виде головы кугуара.

Те же бирюзовые глаза, те же черты, даже упрямая посадка головы — та же. Словно посмотрел сам на себя, только взрослого и в короне.

Слава Светлой, никто не обратил внимания на побледневшего Дайма.

В его голову не закралось ни одной честолюбивой мысли. Он прекрасно помнил тщательно скрываемый за улыбками и шутками ужас матери, когда кто-либо из соседей или родни спрашивал, отчего баронесса не желает снова наведаться в столицу, ведь в свое время красавица Летиция произвела фурор в высшем свете и даже стала фрейлиной императрицы. И хоть до глухого угла среди лесов западного Ольбера новости из Метрополии доходили медленно, редко и в весьма искаженном виде, Дайм слышал о незавидной судьбе единокровных братьев-бастардов.

Вскоре после той поездки скончался отец: несмотря на свое открытие, Дайм даже в мыслях продолжал называть отцом человека, который вырастил и воспитал его. Смерть была мгновенной, барон сломал шею, вылетев из седла на полном скаку. После похорон баронесса закрылась в замке и перестала приглашать соседей.

Теперь же случилось то, о чем мать и сын никогда не говорили, но чего оба опасались. Дайму не было надобности гадать, отчего матушка завела тяжелый разговор и отчего в глазах ее слезы: край конверта выглядывал из широкого рукава платья, а от него тянулся след чужой, страшной и словно неживой ауры. След этот вел вниз, в гостиную, где пил коричный грог незнакомец. От прикосновения к ауре незнакомца Дайма пробрала дрожь: опутанный и пронизанный насквозь заклинаниями, он походил не на человека, а на сложный смертоносный механизм.

— Его всемогущество требует твоего приезда в столицу. — Баронесса протянула конверт со сломанной бирюзовой печатью. — Вот, прочитай сам.

Письмо казалось Дайму змеей, готовой укусить. Он задержал дыхание, принимая его из рук матери, и долгие мгновения не решался развернуть. Ему показалось, что он не дышал, пока не дочитал: «…прибыть незамедлительно. Элиас Второй Брайнон».

А дочитав, вскочил, смяв проклятое письмо, швырнул его на пол… Он не очень-то понимал, как именно убьет то отвратительное существо, которое сейчас пьет глинтвейн в их гостиной. Которое посмело вторгнуться в их дом, оскорбить и расстроить матушку. Но точно знал: он никому, никогда не позволит!..

— Дайм! Дамиен, остановись! — уже на лестнице догнал его перепуганный голос матушки.

Дайм остановился лишь на полмгновения: сорвать висящий на стене меч, старый, переживший еще Мертвую войну, но по-прежнему крепкий и острый. И бросился к существу, выглядящему как человек и одетому в форму лейтенанта лейб-гвардии.