Мика Ртуть - Сумрачный дар [СИ]

Дайм кивнул. Кто же не знает, почему Красный Дракон до сих пор не оставил мир вслед за остальными Перворожденными!

— Как видишь, даже Драконы могут попасть в ловушку собственных обещаний. — Светлейший то ли с сожалением, то ли с восхищением покачал головой и сочувственно глянул на Дайма. — Ты совсем устал, мальчик. Иди отдохни.

В тот же миг в дверь кабинета открыл седой слуга, выправкой, кривыми ногами и стальным взглядом похожий на генерала от кавалерии. Только вместо сабли наголо в его руках был подсвечник, а вместо хриплого вопля «В атаку, шисовы дети!» он сказал:

— Извольте, я провожу вашу светлость.

Дайм невольно улыбнулся: в устах ливрейного генерала и эти слова прозвучали как приказ не брать пленных.

394 год, 3 день холодного солнца. Императорский дворец, Фьонадири, Дамиен шер Маргрейт.

Утром, сразу после завтрака, тот же генерал в ливрее отвел Дайма к Светлейшему, но на сей раз не в кабинет, а в сад позади павильона. Дайм поразился красоте и разнообразию экзотических растений. Под прозрачным зимним небом сад выглядел странно — ни купола оранжереи, ни ограждения. Просто свежая зелень и цветочная пестрота внезапно сменялись заснеженными пихтами и можжевельником.

Светлейшего Дайм застал за созерцанием порхающих над ярким цветком бабочек. При свете дня ему можно было дать на вид несколько больше, чем накануне. Он выглядел лет на сорок пять: раз в шесть меньше, чем на самом деле.

— Присаживайся. — Маг похлопал ладонью по деревянной скамье рядом с собой, не отводя взгляда от цветка и бабочек. — Это орхея лупус, растет на южных островах.

Сиренево-розовые лепестки с сочными перламутровыми прожилками казались странно холодными и липкими, но при этом притягательно прекрасными.

— Смотри внимательно.

Магистр кивнул на бабочку, подлетевшую к цветку совсем близко. Гладкие лепестки на миг покрылись рябью и испустили волну сладкого аромата, словно чувствуя приближение гостьи. Цветок раскрылся, приглашая — и, едва лапки коснулись ярко-малиновой серединки, захлопнулся. Сомкнутые лепестки забились, потом успокоились и вновь раскрылись, еще более яркие и прекрасные, покрытые изнутри бархатной пыльцой.

— Как ты думаешь, кто создал его? Тьма или Свет?

Дайм покачал головой: в цветке не было магии, ни темной, ни светлой.

— Не знаешь или догадываешься?

Парьен заглянул ему в глаза. Очень серьезно и внимательно — и Дайм усомнился, что ему всего три сотни лет. На миг показалось, что за человеческой оболочкой прячется нечто вечное, мудрое и бесконечно далекое, как свет звезд.

— Вместе?

— Это просто цветок. — Парьен улыбнулся, развеивая наваждение. — Не добрый и не злой, не темный и не светлый. В нем есть все, как и в каждом из нас.

Он протянул руку, и на ладонь села бабочка. Желтые, с разноцветными пятнышками и синей каемкой по краю крылья медленно складывались и расправлялись, тонкие усики шевелились.

— А бабочка? Это добро или зло? Или то и другое? — Протянув руку к цветку, Парьен ссадил насекомое на лиловый лепесток. Цветок тут же закрылся, поедая добычу. — То, что добро для одного, зло для другого. Все относительно. Ты согласен?

— Нет. Для людей все не так. Есть Свет и есть Тьма, — ответил Дайм. Он не понимал, зачем спорит, но согласиться не мог.

— Разве? Близнецы едины, как день и ночь, как жизнь и смерть. Это люди придумали Свет и Тьму, добро и зло. Разве ты можешь сказать, что смерть есть зло? Или что день есть добро?

— Нет.

— Свет и Тьма условны, жизни нет без смерти. Природа — это гармония.

Парьен поднес очередную бабочку к цветку. Прямо к пушистой, сочной сердцевине. Бабочка сама перелетела, села на цветок и погрузила хоботок в цветочное нутро. Лепестки слегка вздрогнули и раскрылись еще шире.

— Люди не бабочки и не цветы.

— Думаешь? Люди рождаются и умирают, как бабочки и цветы.

— Но… вы же сами вчера говорили… о выборе? О свободной воле?

— У бабочки тоже есть выбор и воля. Садиться на цветок или нет.

— Нет. Богам нет дела до бабочек, но есть до людей. Почему? Зачем Хиссу души, если люди все равно что бабочки? Зачем Райне благословлять милосердие и любовь, если мы всего лишь цветы?

— Мальчик, ты никак споришь?

— Простите, ваша светлость.

— С чего ты взял, что богам есть дело до нас? Ты хоть раз видел их? Может, Светлая Райна спускалась к тебе по радуге? Или Хисс говорил с тобой? Молчишь… Что ты знаешь о богах… да и о людях.

Парьен поднялся и, не оглядываясь, пошел к дверям павильона. Дайм последовал за ним, все так же молча. Ему было неловко, будто он подглядел нечто, не предназначенное для посторонних глаз. Словно Светлейший разговаривал сейчас не с ним, а продолжал давнишний спор без конца и без начала — с кем-то очень близким и важным.

В гостиной Парьен сел в кресло за столом, взял в руки вазочку с солеными фисташками и, лишь неторопливо очистив орешек и закинув в рот, взглянул на остановившегося у дверей Дайма. Тысячелетний мудрец исчез, как и давешний добрый дядюшка, уступив место далекому от человеческих чувств главе Конвента. Время размышлений закончилось. Дайм понял, что сейчас узнает, зачем Светлейшему понадобился императорский бастард со светлым даром. В том, что не будь он истинным шером, с ним бы и разговаривать никто не стал, Дайм не сомневался ни мгновенья.

Откуда взялся сгусток огня, Дайм не понял. Алый жгучий шар, шипя и плюясь искрами, просто возник локтях в пятнадцати и неторопливо поплыл к нему. Дайм отпрянул в сторону. Шар скорректировал курс.

Дайм кинул быстрый взгляд на Светлейшего: тот, чистя очередной орешек, с искренним интересом следил за развитием событий, словно перед ним снова порхали бабочки.

Пылающий шар приближался медленно, но неотвратимо. При каждой попытке убраться с дороги он замирал на миг и менял направление.

Убежать? Куда? Вряд ли Светлейший выпустит Дайма из гостиной — дверь за его спиной захлопнулась, и что-то ему подсказывало, что открыть ее не выйдет. Так что рано или поздно огонь его догонит. Остановить? Но как? Наставник не обучал Дайма боевой магии, да и практической магии вообще — только теории. Все, что Дайм умел как маг, он вычитал в старых книгах из отцовской библиотеки или же придумал сам. Но сталкиваться с настоящими боевыми заклинаниями, даже такими, замедленными, ему не приходилось, и защиты от них Дайм не знал.

Ментальный импульс — единственное, что у Дайма получалось само собой — на огненный шар не подействовал вообще никак. Прошел сквозь него, лишь отняв силы.

Вторая попытка оказалась не лучше. Каким-то чудом сплетенная воздушная сеть едва коснулась шара — и ладони Дайма обожгло чудовищной болью, словно он коснулся огня голыми руками. На коже тут же вздулись волдыри.