Саша Зайцева - Госпожа Марика в бегах [СИ]

Биение последних конвульсий и сдавленные булькающие хрипы. Плохо дело.

Борьба, больше похожая на пытку, длилась долго: противник ли был силен или же нападавший уступал тому в упорстве, когда камера погрузилась в тишину, затаившийся охранник не мог с уверенностью определить, на чьей стороне оказалась удача.

— Они думали, я тебя отдам, — тяжело дыша начал знакомый голос. — Думали, самое вкусное оставить себе, бросив Лиаму жалкие объедки.

Шорох ткани, глухой удар сопровождаемый ругательствами, и шаркающей походкой убийца направляется в глубину камеры.

— Идем, моя голубка. Им, жадным чернокнижникам, импотентам, а не магам, ты не достанешься. Ты будешь моей.

Нетвердо ступая, мимо прошел айн, явно отягощенный немаленькой ношей. «К выходу? Нет. К оружейному складу? Нет. В лабораторию направился?» Когда звук его шагов стал едва различимым, Жюльен приоткрыл один глаз. На полу камеры как праздничные барашки с перерезанными шеями лежали его вчерашние карточные компаньоны, а рядом у распахнутой настежь двери человек в мажьем плаще. Уделать мага голыми руками? Это надо быть либо главой синдиката убийц, либо сумасшедшим.

Ни того, ни другого догонять темными коридорами он не собирался. Да, Жульен — человек гильдейский, на то она и гильдия, дураков и беспредельщиков туда не брали. Так что лучший вариант — схорониться в шахте до вечера, а там и видно будет — бежать в город или подсобить магам. Если кто-то останется.

Марика, даже не самое тесное твое общение с магами заканчивается обмороками с завидной регулярностью. Пора бы уже сделать выводы, иначе рискуешь заработать репутацию припадочной. Оно тебе надо на серьезном месте? Ну-ка поднимайся.

Да, месте… Что это за бубнеж? Почему эта белая пелена не рассеивается? Дым! Я же…!

Провальная попытка вскочить одним рывком — тело будто вдавили в жесткое ложе, когда, вспомнив о своем горестном положении, я ринулась бежать-спасаться. Даже приподняться на локте не удалось, ладонь соскальзывала с гладкого закругленного края, не позволяя опереться на руку, не то чтоб перевернуться. Голова, больше под собственной тяжестью, нежели от мышечного усилия, упала на бок. Открыла глаза и уже утомилась? Да что же это такое?

Огонь десятков жаровен. Нет, наверное, это в глазах двоится, не может в таком маленьком помещении стоять столько чаш. Мы же задохнемся. Или сгорим. За маревом яркого пламени виднелись подкопченные стены очередного склепа, куда приволок меня этот бешеный. Легкое дуновение свежего прохладного воздуха заставило еще раз повернуть голову — там, в вышине, где чернел полукруг купола каземата, сквозь отверстие в центре свода лился слабый солнечный свет.

Я подняла руку, чтобы откинуть со лба прилипшие волосы, и к локтю устремилась теплая струйка — мои запястья были исчерчены короткими надрезами, из которых медленно сочилась кровь.

Мать моя женщина! Еще бы перед глазами мошки не мельтешили. Ты умираешь, Марика! Умираешь от потери крови!

Страха нет, есть злоба. Гнев, парализующий бесполезные панические мысли, сомнения и терзания. Невесть откуда и силы нашлись: картинка перед глазами стала четче, перевалившись через край, я кулем упала на пол. Залитый моей кровью. Она была везде! Стекала красными струйками с полированного камня жертвенника по наклонным углублениям, чернея, текла по тонким металлическим желобкам-лабиринтам, сложным узором покрывающих очерченный на полу круг, по линиям пентаграмм и завиткам незнакомых мне символов, собиралась в чашу-ложбинку прямо за спиной моего мучителя.

Переживая, по-видимому, мистический экстаз или очередной приступ буйного помешательства, он читал сатанинские вирши на незнакомом мне шипящем языке.

Рванув тесьму с корсажа, который и так лишился половины отделки мной некогда любовно нашитой, я наскоро перемотала руки и попыталась встать. Самонадеянно. Тебе, Марика, максимум ползти.

Сумасшедший не обращал на меня никакого внимания, раскачиваясь, подвывал свои мантры, временами переходя с речитатива на песнопение. Сколько бы ни продлился этот концерт, надо двигать. Отвлекшись на айна, я потеряла концентрацию, и силы осязаемо, видимо стали утекать туда, в желоб. Кровь выступила на повязках и заструилась по запястью, хоть и нет так сильно. Как ее остановить? Сил поднять руки уже не было…

Соберись! Что за жертвенная курица?! Сложила лапки? Встань, встань! Иди, ползи, уходи отсюда. В этом подвале тебя никогда не найдут. Иди наружу!

Как мне надоели эти шашни мажьи. Айн, маг — одним миром мазаны, балаганные фокусники. Не верю и в эту чертовщину играть отказываюсь.

Труднее всего было пересечь периметр чарованного круга: я физически ощущала сопротивление воздуха, невидимым барьером стоявшего на моем пути. Опустевшие жилы начало жечь изнутри, когда я прикоснулась к иллюзорной границе… но та неожиданно поддалась, легко выпуская наружу. Ледяной воздух коснулся пальцев руки, предплечья, мягко скользнул по щекам, как вдруг сзади полыхнуло огнем, обжигая спину. Я закричала в испуге: кончик растрепанной косы загорелся и запах подпалин ворвался в сознание. Ну, уж нет, и эта смерть не по мне! Я метнулась вперед, прочь от языков пламени, и спустя десяток шагов больно приземляясь коленями на ступени первого лестничного марша.

Вот она, арка входа. Ни тебе цербера, ни тебе горгулий, но холодно, точно в царстве мрачного Аида. Полыхающие за спиной жаровни больше не греют или это потеря крови так сказывается?

Как мне казалось, я медленно, но шла вверх и вверх по щербатым ступеням. Лишь посмотрев под ноги, поняла, что топчусь на собственном подоле в самом начале крутого подъема.

Когда темнеющую впереди бесконечность рассек яркий слепящий свет, силы готовы были покинуть меня окончательно.

Это конец? Никакой радости избавления…

Приближающийся неясный силуэт заслонил сияние.

Вы за мной? Ну, несите.

Кучер из храмовых гнал что было мочи по едва просохшим дорогам пригорода. За окном мелькали редкие деревца вдоль дорожной насыпи и черные зеркала луж, а когда и те кончились, только отчаянная тряска и полосатые вертикали верстовых столбов давали ощущение движения — пейзаж не радовал разнообразием.

Байо этой колымагой правил нежнее, точно вел любимую женщину в субботний день по променаду — даже в спешке не ехал, летел над мостовой, объезжая канавы и ямы, лавируя между неторопливыми гужевыми повозками и лихими извозчиками. Но то Байо, неизменный камердинер его преподобия, возница и привратник, наперсник, порученец… Он действительно был незаменим, но пожелал остаться дома, сославшись на лета и негодность к подобным авантюрам. Ройс подозревал, что виной всему Флико: первый испуг прошел, и мальчишка упорно рвался вызволять своих приятелей. Пусть приглядит, малыш, конечно, бывалый, но расклад больно невыигрышный.