Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 1 [СИ]

Но главное-то – что внутри!

- Говори! – приказал Клабб.

- А. А. А. А. А...

- Говори что-нибудь другое!

- О. О. О. О. О...

- Стоп, хватит! Подожди-ка, подожди... спой!.. Спой песню!

- Я-а-а... Кала-а-ач!.. Ты-ы... не пла-а-ачь!..

- Ух ты!.. – изумился волшебник. – Да ты поэт!

Пел Калач так ужасно, что болели уши. Но он появился на свет меньше суток назад. Его словарный запас умещался на ладошке. Но при этом он уже понимал, что есть «песня», и сумел соорудить плохую, но рифму. Так что Клабб остался доволен и стал думать, для чего это создание можно приспособить.

Умный голем ценится куда выше обычного истукана.

Даже такой нелепый.

- Повторяй за мной! – приказал Клабб. – Калач.

- Калач.

- Голем.

- Голем.

- Мэтр Луктацио Клабб.

- Мэтр Луктацио Клабб.

- Отлично! – засиял волшебник. – Ты понимаешь, кто такой Луктацио Клабб? Это я. Я твой создатель. Твой... папа, можно сказать.

- Папа.

Волшебник умиленно улыбнулся.

Мэтр Клабб не отличался талантами и не поднялся выше специалиста. Он умел делать элементарных рабочих големов, предпочитая работать с глиной. Умел мастерить игрушки, знающие два-три фокуса. Умел создать голема охранного – собственно, Номер Один и Номер Два, вот уже полвека стерегущие дворцовые ворота.

Но Калач... Клаббу было очень скучно, и он напихал в него столько тетраграмм, сколько вообще-то вкладывать в голема не рекомендуется. Волшебник просто хотел посмотреть, что из этого получится. На многое он не рассчитывал.

И теперь ему снова стало жаль, что он не сделал Калача из материала попрочнее. Огромный ходячий хлеб, даже в такой крепкой корке, долго не проживет.

Хотя... он же обработал его живительной глазурью. И полбутылки еще осталось. Можно покрыть еще одним слоем.

Так волшебник и сделал.

Смазанный эликсиром, Калач ярко заблестел. Трещины на корке растворились, от голема снова пошел неповторимый аромат свежего хлеба.

Клаббу даже захотелось есть. Он запахнул халат, сунул ноги в шлепанцы и засеменил в столовую, где трижды в день имел сомнительное удовольствие общаться с его королевским величеством.

Хотя нынешний король в этом отношении еще терпим. Он просто любит рассуждать на разные темы, жестикулируя при этом вилкой или ножкой брабулякра. Есть другим при этом не запрещает, так что можно просто его не слушать. Все равно тем у короля от силы полтора десятка, и обычные его сотрапезники давно выучили их наизусть.

Его покойный батюшка был куда хуже. Обычно-то человек тихий и спокойный, он резко преображался после третьего бокала вина. Опьянев, венценосец становился буен и искал, на ком сорвать гнев. В лучшем случае он выбирал жертву и долго читал ей нотации. В худшем – устраивал кому-нибудь показательную порку. Один раз попытался отправить к позорному столбу и Клабба, но все же спохватился, вспомнил, что тот – гражданин Мистерии, так что даже король не может его наказывать как заблагорассудится. Для такого нужна действительно веская причина, а не просто «дело нужно делать, а не сидеть, как сыч в шапке».

Но дед нынешнего короля был хуже всех. Хитрый жадный старик. Это он закабалил маленького Клабба на всю жизнь, прикинувшись Медеором во плоти и подсунув договор невиданной щедрости.

Наверняка он сейчас мучается в самом болезненном воздаяте.

Калач, оставшись один, сделал шаг. Потом еще. В этот раз ему не давали приказа стоять на месте, и он с удивлением обнаружил, что может ходить сам.

Он подошел к печи. Протянул руку. Голем не чувствовал холода и жары, но почувствовал, как внутри начинается брожение. Мыслительные изюминки исходили флюидами.

- Я Калач, - отчетливо произнес голем. – Я Калач.

Оживший хлеб попытался нагнуться. У него не вышло – големы вообще редко отличаются гибкостью. Ноги и руки Калача двигались, как на шарнирах, но туловище лишь громко хрустело.

Но Калач хотел поднять бутылку из-под живительной глазури. Ему понравилось ощущение ее на корке. И на донышке кое-что осталось...

Он наклонился. Еще немного. Еще... треск!..

Корка на спине разошлась, обнажая ноздреватый мякиш. Зато Калач поднял бутылку ладонью без пальцев и вылил остатки на макушку.

В голове немного прояснилось. Зато туловище стало неприятно вихляться, и Калач решил поискать еще.

- Спой песню... говорящий... отчетливо... – бормотал он, роясь на полках.

У Клабба сейчас было мало вещей. Изрядная часть сгинула в пожаре три года назад. Новых големов для короля он не делал уже давно, денег почти не осталось. Но волшебник есть волшебник – у него имелись книги, кое-какие эликсиры, парочка мелких артефактов, дальнозеркало... упало с полки и разбилось.

Следом посыпались эликсиры. Огромный неуклюжий голем сумел-таки ухватить одну склянку, но остальные превратились в осколочки. Взметнулось несколько разноцветных облачков, в воздухе повис сладковатый запах.

Калач встряхнул склянку, посмотрел на серые кристаллики, плавающие в оранжевой жиже. Подумал. И опрокинул все разом в пасть.

- Говори что!.. – вскрикнул он. – Нибудь другое!..

Его пробрало с головы до пят. Калач понятия не имел, что хватанул порцию мановосполнителя – мощного волшебного энергетика. На голема тот подействовал странно – руки и ноги задергались, надрыв на спине вздулся пузырьками.

Големы – по сути подвижные артефакты. Они работают на мане. Суть каждого голема – заклятие-тетраграмма, определяющая внутренние правила, и мана. Очень много маны. Големов заряжают ей еще при создании, прямо в алхимической печи, и запас обычно вливают такой, что хватает на целые века, добавки не требуются и даже вредны.

А Калач поглотил целую склянку очищенной, обращенной в жидкость маны.

- Я Калач! – проревел он, переворачивая шкап. – Хозяин!.. Молодец!.. Стой там!.. Хватит!.. Ты поэт!..

- Ты что творишь?! – раздался ошеломленный визг.

Вернувшийся с завтрака волшебник увидел буйствующего голема и кучу осколков... обломков... у старика чуть сердце не остановилось.

- Ты что натворил, коврижка с глазами?! – заверещал он. – Я тебя обратно в печь отправлю!

Клабб сложил пальцы щепотью. Он был големостроителем, он занимался производством големов – но обучение в Мистерии предусматривает и факультативы. Любой умеет хоть что-то и за пределами специальности.

Но что там такого умел Клабб, мы никогда не узнаем, потому что Калач бросился на него. То ли рассердившись, то ли испугавшись, хлебный голем... прыгнул на своего создателя. Ударил его всей тушей, отбросил в сторону – и с удивительной скоростью затопал прочь.

- Калач!.. Творишь!.. – хрустел он. – Ты что натворил?! Отправлю в печь!.. В печь!.. Обратно с глазами!.. Коврижка!.. Коврижка!.. Плачь!..

Гигантская живая булка пробежала по внутреннему двору, распугав пажей и отшвырнув пожилого стражника. Стоящие на воротах големы окинули Калача равнодушным взором. Они не получали насчет него указаний, а потому ничего не сделали.