Стивен Эриксон - Дань псам. Том 2 [litres]

Крысмонах сделал защитный жест. Фэнер спаси.

Глаза у Штыря распахнулись. Он спрятал нож в ножны.

– Крысмонах, у меня жажда. Хочу пить.

– Надеюсь, не келик.

– Это дерьмо, которое они пытались в меня влить? Воняет блевотиной. Нет, я хочу пива. Эля. Вина.

– Это все есть в Черном Коралле.

– И расскажешь мне, что случилось с Искупителем.

Крысмонах поскреб щетину на подбородке и кивнул.

– Ладно, расскажу. – Он помолчал. – Слушай, а помнишь красную дракониху? Из Чернопесьего леса?

– Ага.

– Она здесь – и когда Искупителю станет совсем скверно, она расправит крылья.

– Тогда понятно, почему мне было хреново, когда я добрался сюда. И где она прячется?

Крысмонах скривился.

– Прямо на виду. Пошли, сам увидишь.

Два бывших солдата отправились в Черный Коралл.

Тучи нависали, толстые, как занавеси из мокрого песка. В лагере новые плясуны вертелись и кружились среди развалин, и только малая горстка перепуганных паломников устремилась прочь по тропе.

Дождь обрушился стремительным потоком, вода хлынула по склонам кургана, заблестевшим и словно пришедшим в движение. Казалось, курган дрожит и вот-вот расколется. Из туч прогрохотал железными копьями гром; от странного звука жители Черного Коралла высыпали на улицы и с изумлением уставились в небо.

Вода в черных чашах вокруг Верховной жрицы задрожала в ответ на гром. Верховная жрица нахмурилась, когда дрожь пронзила ее тело. Время пришло, поняла она. Она не готова, но ведь к некоторым вещам нельзя подготовиться. Разум просчитывал возможности, бесконечные варианты – и этот процесс только измерял время, потраченное на ожидание. И утомлял, но готовности прибавлял не больше, чем если бы, например, все время она потратила на последнюю разгульную оргию.

Ну ладно, поздно сожалеть – она покачала головой. «О, сожалеть никогда не поздно. В этом суть сожалений, глупая женщина». Она поднялась с подушки и расправила складки на платье. Наверное, нужно найти Коннеста Силанна?

Новый мощный раскат грома.

Старый жрец, конечно, слышал его, ведь смертельный заряд грохотал все напряженнее – ему не нужны были ее напоминания, пена бурлила вокруг лодыжек. Нелепая картина заставила Верховную жрицу улыбнуться; только улыбка вышла косая и горькая. Она долго училась хранить ледяное спокойствие, так важное для роли Верховной жрицы, – спокойствие, которое так часто принимают за мудрость. Но как женщине в ее положении действительно обладать мудростью, если сама богиня, которой она служила, отвергла ее и все ее убеждения? Не мудрость, а тщетность. Упрямая, упертая тщетность. И все, что получается олицетворить, это упадок разума и еще больший упадок духа. Ее служение основано на неверии, и в отсутствие настоящих отношений с богиней она – как и все, кто был до нее, – свободна выдумывать любые подробности этих отношений.

Фальшивую мудрость лучше всего прятать в монологе. Диалог обнажает ее. Большинство тех, кто пытается изображать мудрость, не осмеливаются вступать в диалог, чтобы не показать скудость своих мыслей и хрупкость убеждений. Лучше молчать и кивать с умным видом.

Идея для целого трактата? Для очередного Самодовольного свитка в библиотеку? Сколько можно исследовать? Обсуждать, взвешивать, считать и пересчитывать? «Сплошные капризы. Женщине, ищущей, чем накормить детей, не до этого. Солдаты, плечом к плечу встречающие врага, могут только проклинать так называемую мудрость, которая привела их на поле боя. Суматоха королей и их жадный ужас. Грубая солидность лжи и обид, оскорблений и споров. И все сводится к тому, кто будет есть, а кто – голодать? Или к тому, кто будет это решать? Право короля решать, кому есть, кому нет; это право – вкус власти, ее суть?»

А у богов и богинь разве не так?

На такой вопрос Аномандр Рейк только улыбнулся бы. И заговорил бы о Матери Тьме и неизбежности всех ее решений, вплоть до последнего – отвернуться от своих детей. И не моргнув глазом заявил бы, что к последнему решению ее принудило его предательство.

И она пошла бы прочь, озабоченная, и только гораздо позже, в одиночестве размышления, поняла бы, что, говоря о неизбежности решений Матери Тьмы, он говорил и о себе – о неизбежности собственных решений.

Его предательство Матери Тьмы, поняла бы она, внезапно похолодев, было неизбежным .

По крайней мере, в мыслях Рейка. А дальше события развивались неумолимо и непреклонно.

Она слышала, как хлещет по куполу храма дождь – словно стрелы по поднятым щитам. Небо содрогалось от схватки враждебных стихий. Слева от нее открылась узкая дверь, вбежала одна из ее жриц и коротко поклонилась.

– Верховная жрица!

– Подобная торопливость, – пробормотала она в ответ, – не пристала храмовому историку.

Женщина подняла спокойный взгляд.

– Дозволите спросить?

– Разумеется.

– Верховная жрица, мы в состоянии войны?

– Милый, старый друг, – вы даже не представляете.

Глаза женщины чуть расширились, и она снова поклонилась.

– Вы позовете Ферал, Верховная жрица?

– Это дикое существо? Нет, пусть убийца остается в своей башне. Пусть таится – или чем она там занимается.

– Спиннок Дюрав…

– Его здесь нет, я знаю. Знаю. – Верховная жрица помедлила и продолжила: – Мы в состоянии войны, как вы и догадались. На многих фронтах, из которых лишь один – здесь – касается нас, по крайней мере на сей момент. Однако не думаю, что уже пора обнажить оружие.

– Верховная жрица, мы победим?

– Откуда мне знать? – Она тотчас пожалела о резких словах, увидев, как посерьезнел взгляд ее старого друга. – Риск для нас, – добавила она мягче, – очень велик, такого не было со времен… со времен Харканаса.

Это потрясло жрицу-историка. Но она сдержалась и, глубоко вздохнув, сказала:

– Тогда я буду исполнять свою роль, Верховная жрица. Расскажите мне все, что нужно. Все.

– Для потомков?

– А разве это не мой долг?

– А если не будет никаких потомков? Некому будет оценить, не останется ничего, кроме пепла в настоящем и забвения в будущем? Будете строчить до последнего мига существования?

Теперь ее действительно затрясло.

– А что еще прикажете делать?

– Не знаю. Найди мужчину. Займетесь ужасной любовью.

– Я должна знать, что с нами случилось. Я должна знать, почему Владыка отослал величайшего воина, а потом и сам оставил нас.

– Очень много фронтов. Я уже сказала. Я могу рассказать о намерении – как сама его понимаю, а честно сказать, понимаю не все, – но не о результатах, потому что исход неизвестен никому. И каждый должен сделать все, что может.

– Нет места неудаче?

– Нет.

– А если кто-то проиграет?

– Тогда проиграют все.

– И пепел, забвение – наша судьба?