Стивен Эриксон - Дань псам. Том 2 [litres]

Она вышла наружу из сумрака и хмыкнула:

– Любые?

– В разумных пределах – да.

Выглядела она ужасно. Изможденная, постаревшая, одежда в беспорядке. Не знай Мурильо истинную причину, он решил бы, что у нее похмелье – состояние редкой и недолговечной трезвости, прежде чем снова соскользнуть в мертвое алкогольное забытье. Он, однако, знал, что навалившееся на нее куда более трагично. Чувство вины, стыд, самоистязание, горе. Она лишилась нежеланного сына – вообразить, что подобное оставит ее безразличной, означало бы совсем уж ничего не понимать.

– Тебе пора идти, – сказал Мурильо Белламу.

Оба смотрели ему вслед.

– Даже удивительно, – пробормотала Скалла, когда тот оказался у ворот, – какой угловатый.

– Пройдет, – сказал он.

– Хочешь сказать, это возраст такой?

– Да.

Само собой, он прекрасно понимал эту игру – она говорит о Драсти, не говоря о нем, о жизни, которая могла его ожидать, о будущем, которого он лишился, которое она цинично похитила, когда отреклась от него. Она будет терзать себя этим раз за разом при любой возможности. Невинные на вид замечания на деле будут мазохистским самобичеванием. Чтобы это сработало, ей нужен кто-то наподобие Мурильо, который будет стоять рядом, слушать, что-то говорить и делать вид, что все в порядке, – замах, удар, замах, удар, лужа крови вокруг ее сапог. Она поймала его в ловушку – использовав для этого его обожание, его любовь, – и он уже не был уверен, что любовь эта переживет подобный поступок.

Мир так мал. И становится все меньше.

Он обошел все трущобы, где в ямах ютились нищие, – к югу от городской стены, между двумя главными воротами, которыми пользуются купцы. Осмотрел десятки неопознанных трупов. По существу для него это сделалось чем-то вроде ритуала, и хотя Драсти он представлял лишь понаслышке, все равно старался изо всех сил – ведь никто из знавших мальчика сопровождать его не стал бы. Ни Скалла, ни Мирла, ни Бедек. Время от времени Мурильо приходилось спускаться в одну из ям, чтобы внимательней взглянуть на детское тело, на нежное, присыпанное известью лицо, на закрытые словно во сне глаза – или же крепко зажмуренные в предсмертной муке. Эти молчаливые, неподвижные лица двигались теперь бесконечной чередой сквозь его сны, и процессия была столь печальной, что он просыпался весь в слезах.

Скалле он об этом ничего не говорил. Ни о том, как его и Круппа расспросы среди матросов и рыбаков не обнаружили никаких свидетельств о насильно увезенном пятилетнем мальчике. Ни о том, что и поиски в других направлениях пока что не дали никакого результата, даже намека или самого отдаленного шанса, так что перед ними во весь рост замаячил мрачный вариант с несчастным случаем, не попавшим в отчеты и не ставшим предметом расследования – просто еще один ребенок, всеми брошенный задолго до того, как пришла смерть, в списках найденных трупов такие значатся как «дважды мертвые».

– Я подумываю о том, чтобы переписать свой пай в школе, – сказала тем временем Скалла. – На тебя.

Вздрогнув, он обернулся и уставился на нее.

– Я его не приму.

– Дурак будешь – можно подумать, я и так не знаю. Ты для этого лучше подходишь. Ты – хороший учитель. Я с самого начала с трудом сохраняла в себе какой-то интерес, взялась за это чисто из-за денег, а теперь мне и вовсе наплевать. На школу, на учеников – даже многообещающих, вроде этого Нома. По большому счету, на все.

Включая тебя, Мурильо. Да, он прекрасно услышал это добавление, произносить его вслух не было ни малейшего смысла. Ну, само собой, она хочет его оттолкнуть. Как бы он ни был ей нужен для самоистязательных игрищ, намного больше ей требуется одиночество, чтобы довершить саморазрушение. Изоляция – не просто защитный механизм, она позволяет подготовиться к более жестоким наказаниям, вплоть до того, чтобы наложить на себя руки. В то же самое время Скалла может считать, что ее желание избавиться от него продиктовано милосердием. Но на деле и это тоже самоуничижение, причем выраженное в крайне обидной форме.

Не в ту он женщину влюбился. Время, Беллам Ном, это самое главное. Когда в руках клинок.

Когда в руках любовь.

Ну, по крайней мере в отношении рапиры я это понять успел.

– Не нужно решать прямо сейчас, – сказал он. – Можно попробовать еще один подход.

Не самый приятный, но тебе этого знать не нужно.

Скалла попросту отвернулась от него.

– Коли так, до завтра.

Многие взрослые, закостенев от долгих лет в неподвижности, начинают бояться мест, где никогда не были, как бы им ни хотелось перемен, чего-то нового. Но новое это представляет собой фантастический мир, бесформенный ответ на неясные желания, характеризуемый скорее своим отсутствием, нежели присутствием. Сотворенный из эмоций и воображаемых потребностей, он может иметь конкретное географическое местонахождение, а может и не иметь. Чтобы туда добраться, нужно одну за другой разорвать связи с нынешним местом, что само по себе не может не травмировать, а когда это наконец произойдет – тут-то вдруг и приходит страх.

Но не всем приходится выбирать перемены в собственной жизни. Иные перемены никто в здравом рассудке никогда не выберет. В «К'рулловой корчме» бывшая морпех Малазанской империи стоит, пошатываясь, над бесчувственным телом возлюбленной, а за спиной у нее Мураш расхаживает из угла в угол, вполголоса обзывая себя последними словами и время от времени взрываясь руганью на полудюжине разных языков.

Дымка хорошо понимала, почему Хватка решилась на свой поступок. Ярости ее это не уменьшило. Тот же самый знаток Высокого Дэнула, который только что излечил ее саму, тщательнейшим образом обследовал Хватку, как только Мураш привез ее обратно на нанятой телеге с волом, и объявил, что сделать тут ничего нельзя. Либо Хватка очнется сама, либо нет. Ее дух оторвался от тела и где-то сейчас бродит.

Лекарь ушел. В зале на первом этаже компанию Скилларе и Дукеру составляли лишь призраки.

Хотя Дымка все еще чувствовала слабость, она отправилась собирать оружие и доспехи. Мураш потащился в коридор следом за ней.

– Что ты задумала? – вопросил он, чуть не наступив ей на пятки на пороге ее собственной комнаты.

– Сама не знаю, – ответила она, расстелив на кровати кольчугу и стягивая рубаху, чтобы найти подкольчужное белье.

Глаза Мураша чуть округлились – он смотрел на ее груди, на чуть выступающий животик, на сладкую…

Дымка натянула стеганое белье и снова взялась за кольчугу.

– Придется тебе меня замотать, – сказала она.

– Что? А, ну да. Конечно. А как же я?

Она оценивающе взглянула на него.

– Собрался помочь?

Он лишь оскалился в ответ.

– Хорошо, – сказала она. – Иди найди пару арбалетов и побольше стрел. Будешь меня прикрывать так долго, как получится. Вместе мы не пойдем.