Владислав Янович - Я не помню, как провел лето [СИ]

Вот, разглядывая их, я и уснул. Связанный, с кляпом во рту, только что чудом избежавший смерти. И уснул. Самому смешно.

— Не понимаю, зачем обязательно вывешивать списки? Им что, трудно было инфу о зачислении на телефоны скинуть? Или они тут древнее мамонтов и не знают, что такое мессенджеры? Да хоть на мыло! — бухтел мой бывший одноклассник Димка, пробиваясь сквозь толпу к прикнопленным на доску объявлений листам с фамилиями поступивших в универ.

Его и полузнакомого парня из параллельного я увидел, когда они с недовольным видом разглядывали людей, бестолково колготящихся в холле Главного Корпуса. Ну, а когда Димон бешеным ледоколом рванул на прорыв, тихо пристроился в кильватер. Не самому же пихаться.

— О, Лёха, здарова! — наконец-то заметил меня Димка, только что бурно отрадовавшись обнаружению своей фамилии в списке.

— Привет, — отозвался я, досадуя, что не догадался смыться раньше.

Полузнакомый парень ограничился полукивком.

— Лёх, ты чего такой кислый? Не прошел?

— Прошел.

— Чего ж тогда… Слышь, давай отсюда выберемся, а то тут дышать нечем! Расступись, абитура, студент идет! — жизнерадостно заорал Димка.

— Ну, чего-как, рассказывай! — потребовал бывший одноклассник.

— Что рассказывать? — не понял я.

— Как провел лето! — Димка заржал, потом принял серьезный вид и пафосно воздел палец, — Между прочим, последнее лето детства! Давай, колись, как?

Я на мгновение задумался, ухмыльнулся и ответил:

— А знаешь, замечательно!

— Чем собираешься заняться на каникулах? — спросил отец.

Заканчивалась моя первая зачетная неделя, потом будет первая сессия в четыре экзамена. Нет, в два, потому что по двум предметам я умудрился заполучить автомат. Так что у меня получится три недели каникул, а не две. Против ожидания, учиться оказалось не сложно. По вышмату и вовсе ерунда: темы, по которым давали задачи на вступительных, нам будут читать только в конце второго семестра. В общем, учеба не напрягала, гораздо сложнее было выстроить нормальные отношения с одноклассниками… то есть, с однокурсниками. Или одногруппниками?

Устав ждать моего ответа, отец продолжил:

— Не желаешь на Мамай съездить, как в прошлом году?

Мамай — это здорово. Но…

— Компания почти та же собирается, пару мест в домике для нас, я думаю, найдут.

Эх, заманчиво!..

В прошлом году на хребет Хабар-Даган и гору Мамай, что к югу от Байкала, мы попали, можно сказать, случайно. Как-то вечером в гости пришел приятель отца, а с ним здоровенный и бородатый айтишник из Ёбурга.

В тот день мы ездили кататься в Челобино на искусственную гору. Ага, есть у нас такая. Так-то кругом равнины бескрайние и беспонтовые, но холмики кое-где встречаются. Вот один и нарастили до коммерчески привлекательного размера, поставили ресторан, подъемник и парочку теннисных кортов (какая же горнолыжная база без теннисных кортов?). Отец еще с юности увлекался всякими лыжами, а я в старших классах незаметно пристрастился к сноубордингу.

Понимания у родителя это не нашло.

— Что за удовольствие кататься на этих недолыжах?

— Доска — не лыжи.

— Во-во! Хотя, если аккуратно распилить по вдоль и края напильником обработать…

В общем, мы тот день провели в Челобино, вернувшись в город почти на закате, а за отсутствием печки, лыжи, доску, ботинки и прочую снарягу просто скинули в коридоре. Тут-то гости и заявились.

— О, как домой пришел! — обрадовался бардаку айтишник, — У меня тоже в прихожей такой натюрморт.

За чаем нас с отцом начали соблазнять Мамаем.

— Есть два места в группе. Домик забронирован, выезд через неделю. Дровосек, — приятель отца кивнул на айтишника, — там уже не в первый раз.

Айтишник со вкусом и знанием дела принялся описывать красоты, отсутствие ветров, мягкую погоду и мягчайший снег, который, кроме как в Сибири, остался только в Британской Колумбии, что в Канаде.

— Но там теперь все ухожено, облагорожено и дорого. И, главное, не осталось "духа фрирайда". Понимающий народ из Канады начал в Сибирь летать, да и у европейцев Мамай стал популярен.

— А что такое этот "дух фрирайда"? — поинтересовался отец.

— Дух появляется обычно на второй день, иногда на третий. Когда в маленьком доме висит и сохнет катальная одежда, стоят ботинки, пыхтит буржуйка, выбрасывая дым и сажу, на газовой плитке варится снедь, ходят люди, которые о мытьве и думать забыли.

Все это сочетание запахов соединяется и настаивается с каждым днем, образуя тот самый "дух фрирайда", который для обычного человека, не погруженного мягко в атмосферу, покажется лютой вонью и, скорее всего, собьет дыхание и выест глаза, — с академичными интонациями объяснил айтишник, — Что до покатушек, то в среднем в день мы набираем около 1000 вертикальных метров — это 2–3 скатки. А путь в гору (если не досталось скитура) — это крутой подъем с легкой корочкой на тропе, из-за чего лыжа иногда скользит вниз под легкий и незлобный мат. Порой приходится тропить, прокладывая свою дорогу. Выматывающее занятие, но интересное, — айтишник вздохнул и мечтательно прищурился, — Вы не представляете, как это здорово! Стоять под лунным светом, что озаряет вершины, где ещё сохранились твои следы. Смотреть на удлиняющиеся тени и завихрения дыма из печек рядом стоящих домов. Слушать шуршание снежинок и думать: "Да когда ты из Лисы вылезешь?!"

— Лиса? Там лис много? — невпопад спросил отец.

— Не-ет! Лиса — это туалет на улице, метрах в пятидесяти от домика. Называется так, из-за бахил RedFox, которые мы надеваем поверх шлепок для похода в сие место.

Под впечатлением рассказа айтишника мне тоже захотелось выдать что-нибудь интересное. Например, о том чудике, который сегодня в челобинском кафе подсел к нашей компании и стал задавать дурацкие вопросы: что такое параплан, как на нем летают и можно ли его сделать своими руками. "Ну, почти своими и почти руками," — вставил чудик непонятную оговорку. Ему ответили, что если так горит свернуть шею, то самостоятельно сваять дельтаплан гораздо легче. "Шея не проблема, — отмахнулся чудик, — А в дельтаплане обязательно каркас должен быть? Тогда лучше о параплане расскажите."

Странный парень и вопросы странные, однако, на интересную историю это не тянуло и я смог промолчать и не позориться.

А через неделю мы ехали на Мамай, и все было так, как расписывал айтишник по прозвищу Дровосек, и даже лучше, но…

— Понимаешь, — замялся я, — я на каникулах хотел к тете Лизе в гости сходить. На неделю, может, на две.

— Ясно, — отец несколько окаменел лицом, — Что ж, Лана говорила, что когда кровь проснется…