Матьё Габори - Сумеречные королевства

Когда я начал эту скучнейшую прогулку, в моей душе клокотало еле-еле сдерживаемое бешенство. Черт возьми, я как-никак удалился на заслуженный отдых. Я только стал привыкать в новой размеренной жизни. Безмятежные ночи, поздний подъем и долгие дни безделья. Вместо этого я шатаюсь по улицам, как заурядный начинающий воришка в поисках случайной добычи.

Так я бродил до пяти часов утра. Расспрашивал сонных трактирщиков, предлагал деньги за любые сведения об Опаловом. Все эти люди, без исключения, заверили меня, что никогда не сдавали комнат демону-библиофилу.

Ноющая боль в ноге усилилась, отчего настроение окончательно испортилось. Я как раз вошел в общий зал постоялого двора, носившего гордое название «Школа для новичков». Посредственное и пыльное заведение, которое держала немолодая фэйри. Я вытащил ее прямо из кровати. Тучная, одетая в поношенную бесформенную ночную рубашку дама, ворча, подала мне домашний ликер.

— Обычно я открываюсь не раньше шести, голубчик.

Она плеснула крепкого ликера себе в стакан, отпила и громко рыгнула. Зловонное дыхание, вырывающееся из ее рта, заставило меня мысленно застонать. Я задал ей вопрос, уже набивший оскомину. Хозяйка постоялого двора наградила меня весьма недружелюбным взглядом, а затем изобразила кривую улыбку, будто бы у нее зубы болели.

— Думается мне, что вы обратились по адресу.

Молчание. Я бросил на стойку двадцать денье — в сонных глазах заблестел алчный огонек.

— Двенадцатая комната, голубчик. Ночью он никуда не выходил, во всяком случае я этого не видела.

Сердце пустилось вскачь. Фэйри махнула рукой в сторону лестницы.

— Вам сюда. Эй, только без ерунды…

Когда я поставил ногу на первую ступень, у меня во рту пересохло. Я добрался до лестничной площадки и остановился, чтобы осмотреть пустой коридор с многочисленными дверьми. Все двери были закрыты. Ни звука. На цыпочках я двинулся к ближайшей, чтобы взглянуть на ее номер. Комната под номером двенадцать находилась в глубине коридора.

Я крался вдоль стены, стараясь производить как можно меньше шума. Вдруг, словно раскат грома, на первом этаже загремел зычный голос фэйри:

— Эй, голубчик, завтрак вам приготовить?

Я застыл, затаив дыхание.

— Так готовить или нет? — настаивала хозяйка. — Мне надо знать, а то…

За дверью комнаты под номером двенадцать раздалось явственное шуршание ткани. Приготовившись к прыжку, я не шевелился.

— Дьявол вас побери, вы что, оглохли, что ли? — крикнула владелица постоялого двора, уже поднимаясь по лестнице.

Ручка двери повернулась. Я сжал кулаки и сделал шаг: если дверь откроется, я проскользну внутрь. Сухой щелчок. Выставив плечо, я бросился вперед. Впоследствии я не раз думал, что мне стоило бы сначала убедиться, что дверь действительно распахнулась, а уж затем кидаться очертя голову. Тело со всей дури врезалось в дубовую створку, и я закричал от боли. Меня отбросило назад; падая на пол, я заметил хозяйку-фэйри, которая стояла в конце коридора, уперев руки в боки.

В комнате раздались торопливые шаги. С перекошенным лицом я вскочил и открыл дверь. Даже в темноте я отчетливо видел долговязую фигуру, стоящую на подоконнике.

— Опаловый, стой! — выпалил я.

Демон не обернулся и растаял в предутреннем сумраке. Я хотел броситься вдогонку, но сильная рука схватила меня за воротник камзола и грубо отшвырнула назад.

— Ты зачем сюда явился, хочешь учинить у меня погром? — заорала фэйри.

— Отпустите меня сию секунду, грубиянка!

Я выскользнул из цепких лап и кинулся к окну.

На улице никого не было. Вообще никого. Я испустил крик ярости, оттолкнул оторопевшую матрону, скачками пересек коридор, скатился по лестнице и выскочил за порог дома. Щеки горели огнем, кровь стучала в висках.

— Опаловый! — набрав полную грудь воздуха, заорал я.

Я пробежал по всей улице, от одного конца до другого — демон исчез без следа. Я не обратил никакого внимания на брань проститутки, перевесившейся через перила балкона, и вернулся на постоялый двор, злой, как сто голодных огров. Силы меня покинули. Я обнаружил хозяйку на пороге комнаты, бросил ей горсть денье, чтобы не слышать ее воплей, — ее и еще нескольких постояльцев, разбуженных шумом и беготней, — молча вырвал фонарь из рук фэйри и захлопнул дверь у себя за спиной.

После чего я отдышался и внимательно осмотрел комнату. Стопки книг занимали почти всю поверхность пола, фолианты валялись в полном беспорядке и на одиноком столе, примостившемся у окна. Я раскрыл первую попавшуюся под руку книгу. Речь шла о сборнике стихов анонимных авторов. Я схватил другую — опять та же ерунда. И тут я понял: Опаловый собрал здесь сотни томов любовной литературы. Я рухнул на край кровати. Каким образом в этом деле замешана любовь? В моей голове рождались предположения, одно фантастичнее другого. Опаловый до такой степени влюбился в герцогиню де Болдиа, что решил ради нее отказаться от Бездны? В ту минуту эта теория казалась мне самой правдоподобной.

Я лег и сложил руки на груди. И где он спрячется на сей раз? У меня осталась лишь одна ниточка, ведущая к демону, — герцогиня. Если он так сильно в нее влюблен, то, без сомнения, попытается вновь приблизиться к красавице. Значит, в настоящее время я должен удовлетвориться этим предположением и уже завтра потревожить своих пансионеров и отправить их следить за Дворцом Стали.

Мой взгляд невольно обратился к окну и призрачным очертаниям Дворца Толстяков, господствующему над окрестными крышами. Я больше не сомневался, что убийство Адифуаза напрямую связано с поисками Опалового. Те, кто вознамерился обвинить меня в преступлении, хотят не только отстранить меня от расследования, но и одновременно бросить вызов Бездне.

Адифуаз. Мои веки смежились. Обезображенный труп, развороченный живот. Сжав зубы, я насиловал память. Ко мне явились иные воспоминания. Простые и радостные картины: мы с Горнемом навещаем Толстяка, мирно беседуем, наслаждаемся жизнью. В конце концов, преследуемый угасшим взглядом старого друга, я уснул.

Пробуждение оказалось не самым приятным. Несколько мгновений я никак не мог сообразить, где нахожусь, что это за гнусная комната, набитая книгами и пылью. Затем я свесил ноги с кровати и невольно вскрикнул от боли. Ступня! Рана не затянулась, как то ожидалось. Я снял ботинок, Убедился, что повязка не сбилась, и проорал в коридор:

— Морабийского! Большую чашку! Хорошо охлажденного!

После чего я снова сел на кровать, обратив лицо к окну. Семь или восемь часов утра, летнее солнце залило город. Телескопы в окнах Дворца Толстяков сверкали, словно крошечные звездочки. В моем мозгу еще плавали остатки сновидений. Адифуаз, деревянная фигурка, передвигающаяся по шахматной доске, ее преследуют грифы и всадник без лица.