Стивен Эриксон - Дань псам. Том 1 [litres]

– Вроде того.

– Меня зовут Скалла Менакис. Школу я открыла, чтобы разбогатеть. Сработало. Скажи, Мурильо, ты разделяешь нелюбовь Карпалы к преподаванию?

– Не так рьяно, думаю. Навряд мне это доставит удовольствие, но работать я буду как полагается.

– Тогда займешься ногами.

Мурильо кивнул.

– Ногами, хорошо. Отступление и бегство, шаги, защитная стойка – все то, что может спасти жизнь. Контратаки по запястью, колену, ступне.

– Несмертельные?

– Нет, чтобы остановить противника.

Скалла вздохнула.

– Что ж, хорошо. Надеюсь, я потяну твои услуги.

– Не сомневаюсь.

Она загадочно посмотрела на Мурильо и добавила:

– И да, кстати, даже не думай за мной гоняться.

– Я решил с этим завязать. Точнее, был вынужден так решить.

– Вот и…

В это мгновение оба заметили, что к ним спешит женщина.

– Мирла? Что случилось? – вдруг изменившимся голосом спросила Скалла.

– Я ищу Остряка…

– Этот дурень связался с тригалльцами… Я его отговаривала, а он все равно сунул голову в петлю!

– Да?… Просто, понимаешь, Драсти…

– Что с ним?

Женщина уворачивалась от слов Скаллы, как от ударов. Впрочем, неудивительно, от такого тона Мурильо и сам шарахнулся бы.

– Он пропал.

– Как – пропал? Когда?

– Снелл говорит, видел его два дня назад. На пристани. Тогда-то он и не пришел домой… ему всего пять…

– Два дня?!

Лицо Скаллы медленно побледнело, глаза наполнились ужасом.

– Два дня?!

– Снелл говорит…

– Дура!.. Этот мальчишка лжец и вор!

Под таким напором Мирла отступила.

– Он передал нам твои деньги…

– Да, после того, как я его чуть не придушила! Что Снелл сделал с Драсти? Что?

Мирла расплакалась, выкручивая себе растрескавшиеся руки.

– Он клянется, что ни при чем…

– Постойте. – Увидев, что Скалла хочет ее ударить, Мурильо поспешил вклиниться между женщинами. – Что случилось? Пропал ребенок? Я могу расспросить знакомых – у меня обширные связи. Успокойтесь и давайте все обдумаем. Говорите, его видели на пристани? Значит, нужно узнать, какие суда отплывали из гавани в последние дни. Торговый сезон только начался, поэтому круг поисков будет невелик. Итак, мальчику пять лет, и его зовут Драсти… – Нижние боги, да как вы вообще отпускаете пятилетнего одного на улицу? – Можете его описать? Волосы, глаза и так далее.

Содрогаясь от рыданий, Мирла кивала, и кивала, и кивала…

Скалла тем временем развернулась и, гулко топая сапогами, убежала из школы.

Мурильо удивленно смотрел ей вслед.

– Куда… Что вообще происходит?

– Э-эт-то ее сын, – проговорила Мирла между всхлипами. – Ее родной сын, но она от него отказалась, поэтому он живет с нами, а Снелл – Снеллу это не нравится, и он издевается над мальчиком иногда, но никогда не сделал бы ему ничего плохого, не сделал бы!..

– Мы его найдем, – пообещал Мурильо. Найдем, да пребудет с нами и с мальчиком милость Госпожи. – Теперь, пожалуйста, расскажите о нем все, что знаете. Как он выглядит, чем обычно занимается – да, и об этом тоже. Мне нужно знать все, Мирла. Все.

Своим недалеким, но по-животному проницательным умом Снелл понимал, как пользоваться тем, что окружающие считают тебя хорошим. Даже если всплывает жестокая правда, достаточно жалостливо расплакаться, и большой защитник закроет тебя руками. Все матери так поступают.

Можно ли надеяться, что, хотя бы изредка, хотя бы глубокой ночью, когда из темноты выползают все страхи, ребенок задумается, как его поступки подрывают материнскую веру: и в него, и в нее саму тоже? Как ни крути, сын есть продолжение матери (так она, во всяком случае, убеждена где-то в неописуемой глубине души, невидимой, но надежной, будто железная цепь). Ругаешь ребенка – страдает и мать, ведь это ее роль ставится под вопрос: чему она научила свое чадо или не научила, на что решила закрыть глаза, а где просто притворилась, будто ничего и не было.

Поплачьте о матери. Снелл никогда не станет – все его слезы исключительно для него самого. Выползающие из тьмы страхи, конечно, пробуждают отдельные проблески мысли и даже сочувствия, но, увы, не приводят к тому, чтобы мальчик осознал свое поведение или испытал сострадание к безоговорочно любящей матери. Натура толкала его брать все, что дают, как будто так положено от рождения, раз и навсегда.

А если что-то ему не давали – что угодно, – он аж исходил пеной от несправедливости. Как так – не давать то, чего он заслужил, а заслуживает он всего, чего захочет? Он тянулся за всем, чего хотел, и выходил из себя, если у него это отнимали или это что-то от него ускользало!

В отсутствие навязанных представлений ребенок сам выдумает удобную для себя систему мира. Мир, созданный неокрепшим – и явно неспособным к самокопанию – разумом, приобретает поистине странную форму. Но не будем валить все на взрослых, родственников или посторонних. Просто некоторые дети рождаются в клетке – у каждого в черепе она есть, – и в клетке этой темно.

Он слонялся по улицам, спасаясь от настойчивых расспросов. Да как они смеют его в чем-то обвинять? Вот когда он вырастет, никто и слова не вякнет. А кто попробует – тому он разобьет лицо и раздавит голову. Его будут бояться, а он будет делать все, что захочет. Ох, как ему не терпелось поскорее стать взрослым, и это была чистая правда.

И однако ноги несли его к Двуволовым воротам. Надо было понять, что случилось. Неужели Драсти все еще там лежит? Неужели Снелл так сильно его приложил? Прямо насмерть? Это возможно, если Драсти родился слабым, если он и так был ходячий труп. Тогда никто и не удивится. В конце концов, даже родная мамка от него отказалась. Стало быть, если он лежит там, на холме, дохлый, Снелл-то тут при чем? Рано или поздно так бы все равно случилось.

Снелл испытал некоторое облегчение, но стоило узнать наверняка. А что, если Драсти не умер? Может, затаился где-то, замышляя убийство? Может, он прямо сейчас следит за Снеллом! И прячет за пазухой ножик или колотушку. Стремительный, хитрый, мгновенно скрывающийся из виду, не важно насколько быстро Снелл поворачивает голову. Да, он где-то здесь! Крадется следом, выжидает.

Снеллу были нужны доказательства, и поэтому он бежал через Майтен, где от вони Бурой бухты и вида прокаженных буквально выворачивало наизнанку… Ха! Как они вопят, если попасть булыжником покрупнее! Снелл боролся с соблазном задержаться, найти кого-нибудь поуродливее и бить его камнями, пока крики не смолкнут. Так ведь будет даже милосерднее, чем дать ему сгнить заживо?

Но нет, не сейчас – может, потом, на обратном пути. Сперва он постоит, посмотрит немного на распухший, засиженный мухами труп Драсти – чем не прекрасное завершение дня? Все проблемы решены. Никто не высматривает его из теней. И вот тогда он будет кидаться камнями, быстро и точно, как человеческая катапульта. Бац, шмяк, хрясь! Хрусти, жалкий череп!