Стивен Эриксон - Дань псам. Том 1 [litres]

Они идут! Вновь и вновь они собирают души…

Странный голос сорвался на крик, и Салинд хотела броситься прочь, но вся ее воля испарилась. Она застыла на этом месте, а матери шли и шли, пронзая ее; матери с черными широкими глазами, рты разинуты в хоре криков, жуткого ужаса, душераздирающего страха за нерожденных детей…

И снова она услышала жужжание голосов, зовущих ее, приглашающих… куда?

В убежище.

С утробным криком Салинд рванулась и побежала к этим голосам…

И открыла глаза. Она лежала на кровати в слабом свете свечей. Голоса обнимали ее со всех сторон; моргая, она попыталась сесть.

Какая слабость…

Рука поддержала за плечо, помогая приподняться, кто-то подложил подушку. Салинд уставилась в знакомое, чужое лицо.

– Спиннок Дюрав.

Он кивнул.

Теперь она видела и других. Женщины тисте анди, все в темных бесформенных хламидах, отводя взгляды, потянулись на выход из комнаты, унося протяжную песню с собой.

А эти голоса – тяжелые, солидные – неужели принадлежали этим женщинам? Она не могла поверить, и все же…

– Ты почти умерла, – сказал Спиннок Дюрав. – Тебя вернули целительницы – жрицы.

– Но почему?…

Он ухмыльнулся.

– Я вижу пару возможностей. Но, думаю, раз они пришли к тебе, в этом есть еще что-то. Возможно, долг. В конце концов, ты ведь тоже жрица… ну, посвященная другому взошедшему, да, но это не важно. Или, – продолжил он, снова улыбнувшись, – так получилось.

Да, но почему? Зачем вы вернули меня? Я не хочу … Она не смогла додумать эту мысль. Поняв наконец, как тяжел грех самоубийства – но она ведь и не собиралась, правда? Хотела только улизнуть, умереть от охватившей ее болезни. Разве не мудро было бы поддаться?

– Нет, – пробормотала она. – Не так.

– Салинд?

– Благословить, – сказала она, – значит вселить надежду. А достаточно ли этого? Освятить желание удачи, полной жизни? И что это может дать?

– Верховная жрица, – наконец произнес он, словно подыскивая слова, – благословляя, ты обретаешь момент покоя, в том, кого благословляешь, в том, кому нужно благословение. Возможно, этот момент продлится недолго, но твой дар… ценность его никогда не увянет.

Она отвернулась. За свечами она увидела стену, покрытую иероглифами анди, и нарисованные фигуры – все повернутые в одну сторону, где было изображение женщины, стоящей спиной ко всем, кто молил ее. Мать, отвергающая своих детей; Салинд видела, как художник выписал все лица, воздетые в отчаянии, искаженные мукой – да, написано слезами.

– Мне нужно обратно, – сказала она.

– Обратно? Куда?

– В лагерь, к паломникам.

– Вы еще недостаточно окрепли, Верховная жрица.

Он перестал обращаться к ней по ее избранному имени. Теперь он видел в ней Верховную жрицу. Почему-то это доставило ей боль. Но сейчас не время было придавать значение таким вещам. Спиннок Дюрав сказал верно: она еще слишком слаба. Даже эти мысли утомили ее.

– Как только смогу, – сказала она.

– Разумеется.

– Они в опасности.

– Что я могу сделать для тебя?

Она наконец снова посмотрела на него.

– Ничего. Это только мое. И Провидомина.

Услышав это имя, тисте анди поморщился.

– Верховная жрица…

– Он не откажет мне снова.

– Он пропал.

– Что?

– Я не могу его найти. Простите, но я совершенно уверен, что его больше нет в Черном Коралле.

– Не важно, – сказала она, сама себе не очень-то веря. – Не важно. Он придет, когда понадобится.

Она видела, что и Спиннок Дюрав ей не верит, и не могла его корить за это.

– Искупитель привел меня на край смерти, – сказала она, – чтобы показать, что нужно. Чтобы показать, зачем нужна я. – Она помолчала. – Это звучит заносчиво? Да?

Он горестно вздохнул и поднялся.

– Я зайду проведать вас, Верховная жрица. А пока поспите.

Она чем-то обидела его, но чем?

– Погоди, Спиннок Дюрав…

– Все хорошо, – сказал он. – Вы не поняли меня. Или не совсем поняли. Вы сказали: ваш бог показал вам, что требуется, – мы, тисте анди, вечно хотим это получить, но никогда не получаем. И вы сомневаетесь в себе. Заносчивость? Бездна внизу, Верховная жрица. Вот что чувствуешь, когда Искупитель благословляет тебя?

И она осталась одна в комнате. Пламя свечей качнулось, когда Спиннок Дюрав выходил, и качающийся свет заставил фигуры на стене плясать.

Только мать по-прежнему стояла, отвернувшись.

Салинд почувствовала прилив гнева. Благослови своих детей, Мать Тьма. Они достаточно страдали. Это я говорю из благодарности твоим собственным жрицам, которые вернули меня к жизни. Это я говорю во имя искупления. Благослови детей своих, женщина.

Свечи снова горели ровно, высоким пламенем, не обращая внимания на слабый гнев Салинд. Нигде в комнате не было тьмы – это, поняла она, и есть ответ.

Старая кровь, забрызгавшая стены, почернела и словно хотела поглотить свет лампы. Пыль сыпалась из трещин в покосившемся потолке, напоминая Провидомину, что над его головой – половина горы. Верхние уровни крепости уже разрушились, сложились внутрь, но продолжали пока держаться. Возможно, вскоре сдадутся и нижние туннели, и тогда грозные развалины на изрытом утесе просто сползут в море.

А пока еще есть эти неосвещенные, прямые и извилистые коридоры, беспорядочный лабиринт, где никого не должно быть, и все же в густой пыли отпечатались подошвы сапог. Мародеры? Возможно, хотя Провидомин прекрасно знал, что поживиться в этих нижних уровнях практически нечем. Он ходил по этим путям много раз, пытаясь хоть чем-то помочь узникам Паннионского Провидца – но всего этого было недостаточно, всегда недостаточно.

Если существует самое злобное проклятие, когда порядочный человек оказывается в неизбежном рабстве у живого воплощения абсолютного зла, то Провидомин ощутил его на себе в полной мере. И порядочность не служила оправданием. Честь не давала отсрочки по преступлениям против человечности. А что касается долга… что ж, он все больше становился лишь оправданием жалкой аморальности. Ничего этого он не привел бы в оправдание того, что совершал по велению своего господина. И не стал бы говорить о принуждении, о понятном желании сохранить жизнь под угрозой смертного наказания. Все это ни к чему. Когда совершаются несомненные преступления, оправдываться будет только трус. И это наша трусость прежде всего делает такие преступления возможными . Ни один тиран не сможет благоденствовать, если все скажут «нет».

Тиран начинает процветать, когда первый драный придурок ему салютует.

Он прекрасно понимал, что многие довольны таким обществом – есть и другие Провидомины, большинство из них упиваются страхом и повиновением, которое продиктовано страхом. И вот он здесь, следом за старым слугой Провидца, пробравшимся в развалины старой крепости. Нет никакого мародера. Замышляется грязный договор, в этом Провидомин не сомневался. Выжившие в одном кошмаре собираются устроить еще один. И этот человек не останется в одиночестве, добравшись до места назначения.