Baltasar_II - Архивы Инквизиции: Инцидент при Драконьем Клыке [СИ]

Боль. Боль охватила все его тело, добравшись, казалось, до каждого закоулка страдающего куска плоти. Она захлестывала волнами, заставляя захлебываться в накатившем горе, горечи и в слезах, непрошено хлынувших из почти не видящих глаз. Вокруг что-то происходило, кто-то о чем-то говорил, смеялся, но все было не важно. Ведь там, впереди, куда тянулась корчившееся от боли сознание, душевной боли, той, что во много раз сильнее пыточной, ушли в пламя его сокровища. Те, кого он любил сильнее жизни. Те, кто были его жизнью. Его смыслом. Оставляя вместо чувств сочащиеся сукровицей несправедливости мира ожоги. Сжигая еще живое сердце в муке невосполнимой потери.

Взгляд с трудом сфокусировался на кончике клинка, играющего в пяди от его шеи. В лицо прилетел плевок, вокруг раздался приглушенный болью глумливый хохот. И тогда боль вдруг приняла другой оттенок. В том месте, где теперь располагалось пепелище сердца, стала подниматься ярость, не менее обжигающая, чем страдания до этого. Ярость на тех, кто посмел лишить его всего. Ярость и желание кары наполнили его сознание и, на секунду замерев в пике напряжения, прорвались тьмой. Послышались неуверенные крики, переходящие в какие-то дикие животные вопли. Вопли агонии. И ярость медленно отступила, оставив за собой лишь пустоту, заполненную одиночеством, черной тоской, сожалением и желанием уйти следом за потерянными, но такими любимыми. Чтобы просто забыть, без надежды на еще одну встречу, без света, без счастья. Просто забвение, сладкое ничто, где нет страданий.

Вокруг потемнело, утративший краски в момент осознания мир поблек еще сильнее. Навалилось безразличие и слабость. На лоб опустилась чья-то прохладная ладонь, слегка приглушив мертвую зыбь тоски. Перед залитым слезами взором появилось женское лицо, размытое, незнакомое.

— Я могу помочь тебе, — прозвучало чувственное контральто, в котором звучало участие и сожаление. — Удержать их. Но тебе придется заплатить.

Казалось, что в измученной душе уже нет места для ярких красок и чувств. Но безумная, бешеная надежда взорвалась внутри, в считанные мгновения добралась до его губ, и те сами собой прошептали, боясь опоздать еще раз:

— Все, что угодно. Все, что только могу.

— Ну, столько не надо, — грустная ласковая улыбка тронула красивое лицо женщины. — Но кое-что мне понадобится. Контракт?

— Контракт.

Каждый, кто хотя бы раз ночевал в лесу, знает, что несмотря на время года, температуру, погоду и, пожалуй, расположение небесных тел, под утро наступает время Всепроникающего Холода. Это явление проникает через любые плащи, теплые носки и спальные мешки для того, чтобы с упоением вцепиться в пальцы ног разумного. Курт довольно точно уловил момент пробуждения по состоянию вышеописанных многострадальных частей своего тела. Поняв, что поспать уже не получится, сел и расстегнул застежку спальника. В одних портках он на четвереньках выбрался из низкой палатки, встал на покрытую утренней росой траву и, сладко потянувшись, глубоко вдохнул ароматный холодный утренний воздух.

Выпустив парок изо рта, Курт, довольно прищурившись, осмотрелся. Вчера палатку пришлось ставить уже в потемках, и было как-то не до окружающих видов. Однако сегодня, в лучах утреннего солнца, пред Куртом открылась пастораль, прекрасная в своей природной простоте. Край векового хвойного леса за спиной переходил в обширное разнотравье, то здесь то там разбавленное небольшими рощицами берез. Все дышало покоем и тихой радостью нового утра: и высокие сосны, величаво покачивающиеся на несмелом утреннем ветерке, и цветы в поле, и лениво несущая свои воды речушка недалече, и череп, и закутавшиеся в пушистые облака далекие горы, и… так, стоп. Череп?

Сонная одурь мгновенно вылетела из головы Курта, не забыв прихватить с собой истому. Уперевшись в охранный купол, молча и неподвижно стоял скелет. Стоял совершенно самостоятельно, буравя Курта багровыми огоньками, мерцавшими в глубине пустых глазниц. Скелет Курту не понравился. Даже не фактом своего самостоятельного передвижения, а иначе как бы этот представитель неживых оказался около его, Куртовой, палатки. А, скорее, нестандартностью своего внешнего вида. Кости скелета были черные. Не грязные, а именно черные, цвета глубокой безлунной ночи. Опять же — огоньки в глазницах, да. Вдобавок ко всему, фаланги пальцев оканчивались дюймовыми когтями. Тоже черными, глянцевыми.

« Твари сии по силе своей значатся как середние и нарекаются Потрошителями. Одиночную особь ведающий жнец сдюжит без труда, ано для селянина зело опасна. Вельми крепок и подвижен, ядовит. Охотятся стаями от двух до пяти особей. Умны аки псы дворовые », — всплыли в памяти слова из «Описания нежитей и тварей, душ человеческих жаждущих». Значит тварь не одна. Выманивает, да. Курт спокойно, с профессиональным интересом, посмотрел на потрошителя. Потрошитель посмотрел на Курта и скрипнул челюстями. Ситуация складывалась патовая. Скелет будет тут стоять столько, сколько потребуется. Купол, заряжаемый через посох жнеца, который вертикально парил между палаткой и кострищем, Курт мог поддерживать бесконечно долго. Конечно, если не отвлекаться на такие «маловажные» вещи как пища и вода.

Мысленное усилие — и по телу пробежал привычный озноб, эмоции угасли, потеряли остроту, оставив чувство абсолютного, всепоглощающего покоя. Время замедлилось, окружающие краски выцвели, как поздним вечером, угасли звуки. Ну, здравствуй, Тень [1] Тень — «изнанка» мира. . Плавным шагом жнец скользнул в сторону скелета, перехватив по дороге посох. Купол, издав тихий звон, пропал, и потрошитель по инерции шатнулся вперед.

Посох жнеца — произведение искусства. Металлический заостренный конец можно использовать и как надежную опору, и как колющее оружие. Увесистый двухметровый гладкий шест из заговоренной сумеречной древесины в верхней трети изгибался резными позвонками. Оголовье же выполнено в виде человеческого черепа из цельного куска горного хрусталя, и неплохо дробило кости. Кроме того по желанию жнеца череп мгновенно выпускал широкое туманное лезвие, и тогда посох превращался в самое грозное оружие ближнего боя, известное в мире — косу жнеца.