Тайга Ри - Последняя из рода Блау [= Перерождение] [litres]

Ощерившись длинными боевыми копьями, в полном облачении, взяв нас в грамотную коробку, стояли, не двигаясь, бойцы легиона. Нашего легиона. Хорошо видный знак темнел на начищенных до блеска доспехах и круглых щитах.

Я беспомощно оглянулась на Тиберия и задрожала: он тоже застыл молча, глядя в одну точку, как и окружившие нас легионеры. Стоял, слегка выдвинув вперед правую ногу и отведя назад плечо – первая позиция для начала боя. Пустая рука была сжата так, как будто у него там эфес гладия.

В его глазах отражалось то же самое, что и у других солдат, – полная и абсолютная пустота.

– Замечательно… Пьёсто замечательно! – Прыщавый сир похлопал в ладоши, выдвинувшись в центр импровизированного круга. Острия копий, застывшие легионеры и все присутствующие ему совершенно не мешали. Отрывистый звук хлопков глухо прозвучал в полной тишине. Картавил он именно так, как я запомнила после нашего краткого общения во время белого танца. Нескладный юнец исчез, вместо него, выпятив впалую грудь, наслаждаясь всеобщим вниманием, стоял высокий сир. – Я не асчитывал на такую фееию, но вышло неплохо, неплохо. – Он хвалил так, как будто сам распределял роли на этот вечерний спектакль.

Марша вскинулась и шагнула вперед, с намерением поставить наглеца на место.

Дура.

Задохлик сделал шаг и смачно, с оттяжкой и довольным кряканьем влепил леди Фейу увесистую пощечину. Козел бил перстнями наотмашь, правильно рассчитанным движением. Марша упала, харкнув кровью, с выражением абсолютной прострации на лице. Сомневаюсь, что хоть кто-то когда-то поднимал на нее руку.

– Я всегда мечтал это сдеать. – Юнец присел рядом и очень нежно и бережно погладил Маршу по голове. Столько откровенного сумасшествия было в этом жесте, что задрожала даже я. Пальцы на плече снова предупредительно сжались – молчи. Я спиной чувствовала тепло чьего-то тела и как быстро-быстро частит пульс. Кантор?

Сзади заголосили, крик оборвался резко, как будто перекрытый чьей-то рукой. Я обратила внимание на лица с пустыми глазами – в основном молодые легионеры, до сорока, среди них не было ни одного из настоящих ветеранов.

Спины в латах и кованых нагрудниках отделили нас стеной от магов-наблюдателей и дуэний, оттеснив к поместью. Я видела, как маги по очереди пытаются чаровать. Бесполезно. Бесполезно. Бесполезно.

Похоже, здесь глушат всю магию полностью, а не только перехватывают вестников. Это какой же мощности должен быть артефакт?

Марша пыталась кастовать атакующие плетения, рисуя пальцами один узел чар за другим. Внутренний огонь плясал сполохами в ее глазах, но не мог найти выхода.

Высшие потеряли свой главный козырь – возможность обращаться к силе. Стайка испуганных детей, безуспешно попробовав сплести чары, сгрудилась плотнее, как маленькие птички, опасаясь лишним движением привлечь внимание большого и страшного хищника, который появился в их угодьях. Без силы нас можно брать сразу, тепленькими, нам нечего противопоставить обученным и хорошо вооруженным легионерам. Оружия тоже ни у кого нет – кто в здравом уме притащил бы на прием арбалеты или перевязь с мечом?

Марша плюнула на чары и просто отползала по траве назад, бестолково пытаясь избежать прикосновений задохлика. Он больше ничего не делал, только гладил ее с осторожным восторгом ребенка, который получил вожделенную игрушку в свое полное распоряжение. Касаясь кончиками пальцев, размазывал кровь по ее лицу, обводил контур разбитых губ, нежно скользил по шее к груди… Ужас. Бескрайний и беспредельный ужас, вот что выражало лицо Фейу. Для Высшего вряд ли что-то может быть страшнее абсолютной беспомощности в руках врага.

Марша смотрела по сторонам в надежде, что этот кошмар сейчас закончится и она проснется. Наши глаза встретились, и я провалилась в темный омут.

Ужас. Отвращение. Меня сейчас стошнит, просто вырвет. Лицо дергает от боли, но самое страшное не это, самое страшное, что мы остались одни. Они не пришли, не успели. Что-то пошло не так, и сейчас…

Я прикрыла глаза в попытке заблокировать эмоции. Псакова эмпатия, как всегда срабатывает совершенно не вовремя. Щит. Еще один щит. Еще один щит. Ужас Марши сносил все напрочь.

Переключиться.

Я пыталась поймать кого-то рядом, более спокойного, чтобы выиграть время и построить щит, и провалилась в клубящийся водоворот абсолютного безумия.

Осколки, обрывки мыслей. Мощные, четкие, простые звериные желания. Еще дозу! Разорвать это красивое платье и оставить яркие отпечатки на белоснежной коже. Поставить на колени и заставить раз за разом испытывать то же унижение, через которое проходил он. Впиться зубами и откусить кусочек, чтобы личная печать на этом теле осталась навсегда, его печать.

Чужие эмоции захлестывали с головой.

Мне хотелось визжать от ужаса на одной высокой ноте, не останавливаясь… Просто визжать, чтобы изгнать это безумие из своих мыслей.

Я хочу обратно в свой полевой госпиталь, к своим склянкам с зельями, к алхимической лаборатории вместо выходных, к раненым легионерам… Там все было четко и понятно. Выжил один день – молодец. Спас чью-то жизнь – молодец вдвойне. Я не хочу влезать в эти интриги Высших с их родовыми сумасшествиями, отклонениями в результате кровосмешений и близкородственных скрещиваний.

Психи, все просто псаковы психи! И прыщ, и «бледная моль», и Марша, и Кантор, и дядя… Нормальных среди нас нет. Нормальные не выживают. Выживают свихнувшиеся, отмороженные на голову, способные переступить через себя и другого. Высшие отморозки. Высшие паразиты. Высшие.

И я тоже. Я точно такая же, как все.

В себя я пришла от благодатной боли – еще чуть-чуть, и Кантор просто сломает мне шею. Боль помогла отделить свои эмоции от чужих и возвести щит.

Прыщавый сир был абсолютно и полностью сумасшедшим.

Теперь я могла это сказать со стопроцентной уверенностью. Тогда, во время танца, я просто отслеживала основные признаки – расширенные зрачки, дерганые движения, избыточное потооделение, отливающие желтизной белки глаз. Хейли сказал, что он похож на опустившихся из квартала нарко. Хейли оказался прав.

Он употреблял. Давно и долго, судя по тем ошметкам, в которые превратился его разум. Как он выдержал весь вечер, почти не выдав себя? Закинулся дозой заранее?

И как можно остановить совершенно сумасшедшего Высшего?

Он оторвался от Марши и поднял голову, услышав вдалеке звук горна. Три длинных, два коротких – сигнал к наступлению. После этого горн издал два слишком высоких звука, и сигнал резко оборвался. Измена. Если сюда добавить третий короткий сигнал в высоком диапазоне, это значило – измена. Именно это сообщение пытался передать горнист.