Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

Ирвинг не сводил пустого взгляда с Лисы. Целитель вопросительно взглянул на женщину в углу.

– Это тварь, а никакой не мальчик! – прошипела колдунья и взвыла от боли: из разорванной шеи засочилась кровь. – Никто не трогал его… ее…

«Это укусы», – осенило Василису. До этого она старалась не думать о форме странных ран на теле колдуньи, а лишь твердила свой наговор, останавливающий кровь.

– Похоже, Даша все же отдала ему свои силы… – пробормотал Густав. – Его сознание под угрозой, нужно срочно вызвать его отца… А, вот и вы. Как обычно, вовремя.

Даниил Георгиевич влетел в дверь, за ним – его жена Юля и главная наставница. Заиграй-Овражкин кинулся к сыну, а Юля на мгновение застыла у постели Лисы, ахнула и покачнулась.

Ирвинг не выдержал и покинул лазарет. Он опустился на ступеньки крыльца и позвал своего верного домового, чтобы передать послание Александру: он хотел сообщить ему о гибели брата. Только брата. Рассказать о Лисе он пока не мог.

На душе было особенно пусто и гадко. Александр шел через потусторонний город и сам не понимал, зачем ноги так стремительно несут его к окраине и чем так уж хорош его план, поначалу казавшийся спасением. Солнцестояние ощущалось по-особенному, словно сам воздух доносил вести о творящемся повсеместно колдовстве. Но даже переизбыток магии не воодушевлял. За каждым углом его поджидало что-то, что вызывало щемящую тоску. Он казался себе никчемным, совершенно бестолковым. Он надеялся выведать у Чары хоть что-то ценное, и даже продумал, и проиграл в голове план разговора, но плохое предчувствие заставляло его идти медленнее, постоянно оборачиваться и взвешивать все за и против. Ему померещилось, что кто-то пристально наблюдает за ним из-за угла, но заметил лишь тень, и проулок остался пустым. Даже если какой-нибудь маг действительно стоял там секунду назад, Александру нечего было бояться – сегодня Светлые и Темные не трогали друг друга.

…Дима усилием воли заставлял себя дышать ровно и не выдавать волнения. Хотя само волнение никого бы не удивило – нормально было нервничать перед таким делом, но вот причина волнения могла все испортить. Он видел верную логику в выборе Огнеслава: Дима должен был спрятаться в доме Чары и схватить Александра Владимировича, выдававшего себя за Игоря и где-то допустившего промах. Он цеплялся за мысль, что никто не приказывал ему убить бывшего наставника. Такой маг пригодится для давления в переговорах со Светлыми. Однако понимал он и другое: Огнеслав совершенно точно обнаружил исчезновение перстня и был достаточно прозорлив, чтобы первым делом заподозрить Диму. Поэтому сегодня он вполне мог явиться к Чаре сразу после поимки самозванца и приказать Диме доказать свою верность – например, убив Македонова. Если бы только знать, что они с Чарой здесь действительно одни! Тогда Дима смог бы обездвижить ее и убедить наставника, что не хочет ему вреда! Но вероятность была ничтожной: Диме не доверяли, а потому совершенно точно спрятали где-то Чариного сообщника.

Он не знал, что делать. Чара ходила из угла в угол, но до Диминых мук ей дела не было – ее беспокоило только предстоящее Посвящение. Дима так и не привык видеть взрослых непосвященных. В них как будто чего-то не хватало, магией они пользовались неумело и поверхностно. Но вот что мешало устроить Посвящение для Чары раньше, он никак не мог понять. Она была явно одаренной, но жила в полнейшем захолустье и едва сводила концы с концами, наживаясь на потусторонних.

– Можно спросить? – подал он голос, чтобы заглушить волнение.

– Чего? – отозвалась Чара, не поднимая глаз.

– Зачем вам Посвящение? Сейчас… у вас же редкая сила, вы умеете ей пользоваться, я это чувствую…

– Чувствуешь мою силу, говоришь? – Чара навернула еще один круг, словно зверь в клетке. – Видел бы ты свое лицо! Привык к светским разговорам на балах, да тут тебе не званый ужин и не бал. И тебе никогда не понять, что значит перебиваться жалкими грошами, которые платят потусторонние. У меня есть сила, да, но без Посвящения она – пустышка.

Дима усмехнулся, и смешок, к его собственному удивлению, вышел почти презрительный. Он действительно ощущал силу Чары, но вместе с этим испытывал к ней снисхождение, словно она была всего лишь непутевым подростком, который обладал даром, но не мог им управлять… Не мог осмыслить, почувствовать магию. А еще Чара его пугала. Пугала этой необузданной первобытной силищей, которую сама не могла оценить.

…Александр все шел и иногда оглядывался на прохожих: они не праздновали солнцестояние и вообще вели себя так, словно ничего особенного не чувствовали. Навязчивая тревога так и норовила его остановить. Откуда ни возьмись выпрыгнул домовой – Александр сразу его узнал: Благояр из Уточкиного гнезда. Домовой подскочил быстрым росчерком тени, похожий то ли на бросившуюся к ногам собаку, то ли на поднятый ветром мусорный мешок.

– Ирвинг передает, чтобы вы сейчас же возвращались домой. Ваш брат погиб. Он в Заречье.

Тень растаяла. Александр сам не заметил, как оперся на стену дома, вдоль которого шел. Брат… ну надо же… Что произошло? Как он оказался в Заречье? Что сделал? И как он погиб? От чего? Когда?

Он отлепился от стены и зашагал быстрее и решительнее. Если брат умер только что, то Чара еще об этом не знает. И теперь это единственная возможность поговорить с ней – другой уже не будет. Он достал зелье-блокатор и выпил одним глотком. Оставалось молиться всем богам, чтобы памяти о магии брата хватило для маскировки. Пустота в груди ширилась. Он вернется в Заречье и посмотрит на Игоря в последний раз. Но только после того, как встретится с Чарой.

…Дима подошел к окну и раздвинул пальцами шторы. Сквозь щель виднелся темный пустой двор, с одной стороны подсвеченный фонарем. Сегодня тут не было ни машин, ни подростков с футбольным мячом. Безмолвие. Иллюзия покоя. Тяжелая тишина перед тем, как случится страшное и неизбежное. Дима закрыл глаза, а когда открыл их снова, двор уже пересекала знакомая фигура. В грудную клетку будто ударили кулаком, сердце сделало кувырок и затрепетало. Дима отошел и скрылся за хлипкой дверью, которую Чара обычно занавешивала цветастой тряпкой.

…Странник не чувствовал ни сожаления, ни горя и даже ничего как будто не слышал: все заглушал внутренний голос, который так громко просил остановиться, как будто предупреждал о верной смерти. Это был иррациональный страх – что ему может сделать непосвященная колдунья? Он замер у подъездной двери и охватил взглядом двор: пустую детскую площадку, кроны пыльных лип. Странное место. Странное для него и такое привычное для потусторонних. Он ведь и сам мог родиться в подобном. И его брат-близнец… и юная воспитанница с черными глазами и длинными косами.