Марина Козинаки - Пустые Холмы [litres]

– Мальчик мой. – Колдунья по-матерински обняла его и погладила по волосам. – Я должна была бы соблюсти традицию и сказать, что отдаю тебе свою дочь, но эта фраза мне не нравится.

– Потому что это вы берете меня к себе? – все-таки пошутил он.

Ирина Станиславовна засмеялась и возразила:

– Нет, потому что наблюдала за вами и поняла кое-что важное. Такие слова не подходят вашей паре. Я вижу, что рядом с тобой Василиса будет принадлежать только самой себе и навсегда останется свободной. Я вижу, что, несмотря на вашу нежную привязанность, вы в первую очередь уважаете друг друга. И говорите друг с другом так честно, как ни с кем не удавалось говорить мне самой. И, знай, Митя, я горжусь тобой. И мой дом – теперь и твой тоже.

Гости захлопали. Многие уже вовсю сморкались в расшитые платочки и рыдали на плечах друг у друга.

Митя в последний раз развязал мешок, в котором почти ничего не осталось, и вынул шар, внутри которого поблескивали темные кубики. Он протянул его Василисиной матери.

– В нашем роду берегут эти елочные игрушки, – сказал он. – И ходит легенда, будто все, что в них заточено, станет настоящим, если род обеднеет и окажется в нужде. В детстве нам с сестрой подарили по два таких, но Анисья, – он глянул на сестру с улыбкой, – разрыдалась, требуя отдать ей самые красивые. Поэтому прекрасный белый особняк и тройка китоврасов достались ей. Один свой шар я случайно разбил – внутри были обычные фигурки, и ни во что они не превратились. Второй остался. Вот он. С сундуками самоцветов. Да, выглядит не слишком симпатично, тут я с Анисьей согласен. Но кто знает, вдруг колдовство и впрямь срабатывает, когда владелец шара оказывается на мели? Вы принимаете в свой дом Муромца, но я не могу ничем вам отплатить. Я разочаровал свою семью и лишился всех привилегий, которые имел. Взамен я получил гораздо больше, но что получаете вы?

– Мы получаем друга и защитника, – улыбнулась ему колдунья. – А все остальное приложится.

Она осторожно взяла шар и восхищенно ахнула, изумившись тончайшей работе мастера.

– Что ж, дорогой. Думаю, вы оба к этому готовы.

Она ласково поцеловала его в лоб и впервые взглянула на гостей. Лицо ее побледнело, но Митя не мог знать, отчего. Она оступилась, отходя в сторону, и дрожащей рукой открыла дверь.

Гости радостно закричали и засвистели, грянула музыка. Василиса вышла на крылечко, завернутая в покрывало. Под одобрительные крики и смех Митя приподнял его и сам едва не ахнул, словно за неделю уже успел позабыть, каким прекрасным ему всегда казалось ее лицо с добрыми глазами и умилительной улыбкой. Покрывало упало к ногам, Дима передал Мите венок из космей, и Митя надел его на голову невесты. Все это время Василиса держала руки за спиной, пряча там венок для жениха. Теперь показался и он – сплетенный из жестких яблоневых ветвей и украшенный пижмой. Едва венки улеглись на их головах, Митя с Василисой бросились целоваться, и несколько минут их было друг от друга не оторвать. Словно позабыв о гостях, которые хотели их поприветствовать, они принялись рассматривать наряды друг друга. Струящееся платье невесты все было сплошь – летний вечерний туман, тончайшие лепестки сиреневых флоксов и таинственная дымка лаванды. Митя покрутил ее из стороны в сторону, осторожно пробежав пальцами по открытой спине.

– У тебя камни такого же цвета, посмотри! – Василиса указала на отделку его парадного кафтана.

– Ламанов словно знал, для чего шьет его мне, хотя я заказывал задолго до свадьбы.

– А что, если он специально подобрал цвет моего платья под камни на кафтане? – Она рассмеялась.

– Хитрый план.

– Постой, Муромец, – встрял Дима Велес и скептически дернул бровью. – Твой кафтан сшит не для свадьбы?

– Это должен был быть обыкновенный парадный кафтан, я заказал его еще в начале весны, – усмехнулся Митя. – Я не успел никуда его надеть, и мы с Василисой решили, что в нашем положении слишком расточительно тратить деньги на новый. Лучше ей на платье!

– Так ты не знаешь? – воскликнула Василиса. – Ламанов не взял с меня денег! Сказал, что это подарок.

– Быть того не может! Ламанов берет деньги просто за воздух, которым ты дышишь в его мастерской!

– Эй, болтуны! А ну-ка идите ко мне обниматься! – Маргарита растолкала их и обняла каждого по очереди. Вслед за ней к ним хлынула целая толпа.

Когда очередь дошла до Николая Долгорукого и Агафьи, некоторые смущенно отпрянули, будто подслушивать разговоры Муромца с ближайшей родней им было неловко. Василисина бабушка и две ее подруги, жившие по соседству, выкатили подносы с яблочным соком и пирожками, и друзья молодых радостно слетелись на угощения.

– О, Митя, мой мальчик! – Агафья же не могла сдержать слез. – Поздравляю! – И без предупреждения кинулась к Василисе с распростертыми руками. – Какая красавица! Какая сладкая булочка! Где же ты была раньше, милая? Почему я тебя никогда не видела?

– Я… я присутствовала на нескольких праздниках у Муромцев, – робко отозвалась Василиса, вспыхнув.

– Правда? Вот я сорока – наверняка разглядывала чужие наряды, а тебя и не заметила.

Николай Долгорукий наблюдал за сценой молча. Лишь когда жена его немного успокоилась и перестала тискать Василису, он шагнул к Муромцу и пожал ему руку.

– Будь счастлив. И никогда не бросай ее… в беде, договорились? Ты уже смог гораздо большее, чем смогли все мы – члены твоей семьи. Но впереди еще много трудностей. Пусть ее покой и ее счастье будут и твоим счастьем. Всегда.

Митя кивнул, внезапно сбитый с толку его речью. Подумалось даже, что Николай специально воспользовался моментом, когда Агафья осыпала Василису комплиментами и обе они ничего не слышали. Он глядел пытливо, будто вкладывал в слова иной смысл и надеялся, что Муромец его разгадает. После этого он повернулся к Василисе, шепнул скупое: «Поздравляю» – и обнял ее. Обнял и замер. Замерла и Василиса. Оба закрыли глаза и стояли так несколько мгновений, которые тянулись для Мити невообразимо долго: солнце сверкнуло на рыжих макушках, осветив одинаковый оттенок волос у обоих. То, как Василиса и Николай Долгорукий легонько нахмурили брови, когда зажмурились, как едва заметно поджали нижние губы, заставило Митю похолодеть. Догадка была безумной, просто невозможной! Он судорожно оглянулся, ища глазами Василисину мать: та наблюдала издалека, бледная, испуганная. Она прижала ладони ко рту, и, казалось, даже не моргнула, и не вздохнула до тех пор, пока ее дочь и Николай Долгорукий друг от друга не отошли.

– Скажи, ты видишь то же, что и я? – прозвучал над самым ухом голос Заиграй-Овражкина.

Митя кивнул.

– Все хорошо? – Он притянул к себе Василису.

Она неопределенно качнула головой. Сева обнял обоих за плечи.