Марина Дяченко - Ведьмин зов

Она вытащила из кармана телефон; до проверки телефона Клавдий не унизился, но в трубке и не было рабочих материалов, кроме одного. Фотографии разрушенной каменной плиты с текстом, достопримечательность провинции Ридна. Из-за сети трещин текст невозможно было прочитать — даже Ивге. Одно слово читалось определенно: «скверна», а остальные давали широкий простор для толкований. «Мир»? «Голод?» «Люди»? Ивга много раз распечатывала фотографии, обрабатывала их в графическом редакторе, всматривалась в сеть трещин. Из-за чего развалилась плита, если другая, рядом, тоже с текстом, прекрасно сохранилась?

Поблескивали лужицы на краю аллеи. Пустовало летнее кафе — деревянный домик с резными балясинами. Ивга шла по своим следам: девятый или десятый большой круг, ее отпечатки темнели на кирпичной дорожке, подернутой тончайшим слоем снега. Неподвижно сидели утки на воде незамерзшего озера. Стояла мягкая, деликатная зима: ее предшественницы в прежние годы были куда суровее.

Конвоир замерз, выбился из сил и проголодался:

— Я прошу прощения, госпожа Старж. Но скоро стемнеет…

— Я не боюсь темноты, — сказала Ивга. — А вы?

Теперь он злился на нее. Прекрасно. Зубная боль стала сильнее, и еще сильнее, ну что это такое, ни в какие ворота не лезет…

Она обернулась: конвоир стоял, расставив ноги, чуть согнув колени, наклонив вперед голову. Его глаза метались туда-сюда, ноздри дрожали.

— Что происходит? — спросила Ивга, заранее зная ответ.

— Здесь ведьма, — сказал он отрывисто. — В радиусе… рядом.

Его короткие седеющие волосы поднялись, как по стойке «смирно»: опытный оперативник, он переходил в боевое состояние. Ивгу начало подташнивать рядом с ним.

— Оставайтесь на месте, — сказал инквизитор. — Не сходите с места!

Странной походкой, перемещаясь рывками, он двинулся прочь от дороги, по направлению к летнему кафе, в сумерках похожему на старинную избушку. Ивга прижала ладони к вискам; ей было почему-то страшно смотреть, как он идет. Она вдруг представила, как оттуда, из-за темного строения, кинется чудище с крючковатым носом и растрепанными седыми патлами.

— Не ходите туда! — крикнула она инквизитору в спину. — Вызовите подмогу!

Не обернувшись, тот скрылся за деревянным строением. Либо он знал про невидимую ведьму больше, чем Ивга, либо, наоборот, значительно меньше. Ивга осталась одна в сумерках, среди пустого парка, в тишине, нарушаемой далеким шумом автострады и скрипом тяжелых елей.

— У меня есть то, что тебе нужно, — сказали у нее за спиной.

Ивга рывком обернулась.

От широкого ствола отделилась фигура — ни крючковатого носа, ни седин, ни рваного балахона. Куртка, накинутая поверх тонкого свитера, собранные на затылке каштановые волосы. Внимательные глаза, ясно видимые в полумраке.

— То, что ты ищешь, — сказала ведьма, еле шевеля губами. — Чистая инициация.

Ивга вросла в дорожку — будто провалилась в болото.

— Идем. — Ведьма поманила ее рукой. — Я научу. Ты научишь других. Ты пройдешь свой путь… и изменишь мир.

Ивга шагнула. Даже не так: ее ноги, приняв самостоятельное решение, отлепились от кирпичной дорожки, подернутой теперь не снегом, а льдом, и понесли вперед — шаг за шагом…

И поскользнулись на неровном кирпиче, обледеневшем и гладком. Ивга упала, едва успев выставить руки, приложилась к стеклянному камню подбородком и щекой и очнулась.

— Я уже была там, — сказала, с трудом поднимаясь. — Я проходила этот путь, туда и обратно. Там нет ничего, что мне нужно.

— Им ты можешь врать, себе — никогда, — сказала ведьма. — Не дай себя запереть. Порви поводок. Сними ошейник. Ты свободна.

Она ушла — растаяла в сумерках. И в тот же момент из-за резного строения выскочил инквизитор — запыхавшийся, напуганный, злой, посрамленный, но — Ивга облегченно вздохнула — живой.

— Хватит меня разглядывать! — Она отвернулась, прикрывая разбитое лицо. — Заживет, как на ведьме!

— Еще скажут, что я тебя избиваю, — сказал он не то в шутку, не то с беспокойством.

— Да-да, — она приложила холодную примочку к носу, — я всем скажу, что это ты.

Он забрал Ивгу из больницы «Скорой помощи», куда перед тем отвез ее перепуганный конвоир. Врачи заверили, что дней через десять «и следа не останется». Но эти десять дней предстояло проходить с кровоподтеком и ссадиной на лице.

— Ты понимаешь, что она тебе врала?

— Да, — сказала Ивга.

— Точно понимаешь?

— Зачем переспрашивать? — Ивге казалась, что зубная боль продолжается, хотя конвоир давно ушел. — Я похожа на юную дурочку?

Она не нравилась себе — ни лицо в зеркале, ни голос, ни близость истерики. Жизнь под конвоем измотала ее, и где-то ведь еще маячил обновленный кодекс о ведьмах. Ивга попадала под него точнехонько, как шарик под колпачок: склонность к инициации. Которую определяет инквизитор субъективно, на свой взгляд.

— Теперь тебя будут сопровождать трое, — сказал Клавдий. — А лучше четверо.

Порви поводок, сказала та ведьма в парке. Сними ошейник. Тут не поводок, тут цепи в сто рядов, ошейник строгий, еще и с намордником. И это только начало.

— Ох, как мне это не нравится, — сказал он глухо. — Такое впечатление, что ты меня уже не слышишь.

— Я очень устала, — сказала она, будто признавая поражение, и побрела к лестнице.

Она уходила, не глядя на Клавдия, оставляя за спиной. Уходила в темноту, чувствуя, как отдаляется круг света, как поднимаются вокруг каменные стены, как выбор становится проще, и Клавдий нисколько не виноват: инквизитор может быть только инквизитором, медведь не запоет соловьем, роли расписаны, судьба предопределена.

— Ивга! — Он догнал ее, и это было плохо. Не оставалось сил, чтобы продолжать разговор. Но он крепко взял ее за руку выше локтя и заставил остановиться:

— Больше никто не будет за тобой ходить! Никто!

Ей показалось, слух ее подводит. Клавдий выпустил ее руку и отступил:

— Или ты на моей стороне, или нет, но делать вид, что я имею над тобой власть, — глупость и подлость к тому же. Твой ноут в сейфе, забирай.

Он вложил ключ в ее ладонь и ушел на кухню. Ивга стояла на полутемной лестнице, ошеломленно чувствуя, как вытекает боль — из разбитого лица. Из потаенных закоулков, где боль засела, оказывается, давным-давно.

Он курил под вытяжкой и смотрел, как дым уносится в отдушину, это было похоже на мировую катастрофу в ускоренном режиме.

Он слышал, как Ивга остановилась в дверях кухни, но не обернулся. Ему нужно было время, чтобы пережить свое решение. Он чувствовал себя ужасно старым; казалось бы, вот ты однажды сделал свой выбор, это было давно. Запаять бы тот выбор в бронзу — но нет, приходится решать заново, подтверждать каждый день…