Марина Дяченко - Ведьмин зов

— Господин Старж, — проговорила она со слезами на глазах, — что я могу для вас сделать?

— Есть одна просьба. — Он выдержал паузу. — Дайте пройти, пожалуйста.

Он заехал в книжный магазин и купил две книги для подростков. Одну Мартин сам любил в четырнадцать лет, другую посоветовал продавец. Майя сидела на кухне, положив руки на колени, в сумерках; когда он щелкнул выключателем, она совсем по-человечески прищурилась.

— Почему ты не включаешь свет? — спросил он мягко.

— Я боюсь, что они увидят. — Она покосилась на окно с задернутыми шторами.

— Разумно. — Он кивнул. — Я буду оставлять настольную лампу с утра… Вот, держи. — Он отдал ей книги. — Почитай. А то тебе скучно весь день одной.

— Спасибо. — Она выглядела искренне обрадованной и благодарной. — Как здорово.

Больше всего он боялся, что Майя откроет книгу, уставится на одну строчку и будет так сидеть, оцепенев, как прежде. Но она в самом деле начала читать, переворачивая страницы, чуть улыбаясь, иногда вздыхая. Прежняя картина, наводящая жуть, — ребенок сидит, застыв и съежившись, — сменилась нормальной, умиротворяющей сценой: девочка читает.

Мартин расхаживал по квартире, из комнаты в комнату, от окна к окну. Смотрел на ее склоненную голову, на просветленное лицо; Майя казалась сейчас гораздо живее и счастливее, чем в их первую встречу в школьном актовом зале. И точно здоровее, чем в их последнюю встречу, в том же зале, за несколько секунд до ее гибели.

Пусть она и не живет сейчас, думал Мартин, но она точно существует. И, может быть, ей легче и лучше вот так, чем в несчастном, проклятом отрочестве. Нужно купить еще книг… Она не будет взрослеть, ну и не надо. Главное, защитить ее, прикрыть от чугайстеров. А те, как назло, патрулируют квартал, появляются и исчезают.

Эгле не должна ничего знать. Как ни противно ему иметь тайны от Эгле. Но она не поймет. Она никогда не была инквизитором, не стояла там, в актовом зале, не выносила мертвую девочку на руках…

Он снова подошел к окну, приоткрыл занавеску; у въезда во двор стоял знакомый фургон. Мартин задернул штору. Покосился на Майю; та не отрывала глаз от книги.

Просто выждать, сказал себе Мартин. След остынет, чугайстерам наскучит, они уберутся. И когда Эгле приедет снова — она никого не застанет. Майя уже переберется на съемную квартиру, Мартин будет навещать ее каждый день. Носить ей сладости. Новые книги. Девочка так радуется всякий раз, когда его видит. Много ли радостей было у нее в жизни?!

Он чувствовал неопределенность, неправильность в своих рассуждениях, но никак не мог сообразить, что же с ним не так.

Место, куда она направлялась, прежде было туристской достопримечательностью. Во времена Ивгиного детства туда ходил синий автобус от ближайшей станции, дважды в день. Потом живописная пещера, привлекавшая туристов, завалилась, и не на что сделалось смотреть.

Ивга выехала затемно и теперь тянулась в сплошном тумане, в крайнем правом ряду. Несколько раз ей казалось, что ее преследуют, чужие фары приближаются сзади. Ивга увеличивала скорость, тогда машина начинала «плясать» на скользкой дороге; фары всякий раз исчезали, чужой автомобиль сворачивал, но Ивга теперь жалела, что не прихватила с собой инквизитора в сопровождение. Или не потребовала водителя.

Два или три раза ее слепили фарами идущие навстречу большегрузы. Светало, туман неохотно расползался, стелился белыми тяжелыми жгутами. Стекло то и дело запотевало. Ивга жалела теперь о том, что не послушала Клавдия и не осталась дома.

Белая скала выступила из-за поворота дороги, как прима на оперную сцену. Ивга вздохнула с облегчением: она боялась проехать мимо в тумане. А теперь до места остается совсем чуть-чуть.

Ложбина между двумя каменистыми гребнями была заполнена прошлогодней листвой, гнилой и мокрой, и снегом, черным, как листва. Ивга шла, проваливаясь почти по щиколотку. Ее добротные зимние ботинки были хороши для городской грязи, но экспедиция в зимнюю Ридну станет, скорее всего, их последним вояжем.

Здесь веками жили пастухи и охотники. Их уклад не менялся от поколения к поколению. Ведьмы жили здесь же, воруя молоко от коров, наводя порчу, но, кажется, иногда и врачуя. Тысячелетняя скала называлась в те времена «Белая ведьма», ей оставляли подношения — плоды, цветы, мед, сыр, считалось, что это отведет ведьмин гнев и обеспечит дарителю снисходительность ведьминого рода.

Ивга замерла: ей показалось, она видит впереди на земле остатки подношения. Она подошла ближе; разорванный мусорный пакет, старые жестянки, поваленная доска с туристическим указателем: «Природный объект пещера Белый Клык»…

Ивга вздохнула: традиции потеряны безвозвратно.

Она поднялась выше тумана, и серое небо, будто проснувшись, начало стягивать с себя облака. Выглянуло солнце. Ивга наконец-то начала фотографировать: из-под пелены и мути впервые проявилось нечто, заслуживающее интереса. Несколько самых живописных снимков она тут же отправила Клавдию и зашагала дальше, наконец-то успокоившись: погода налаживалась. На склоне, кроме нее, не было ни души, тропа отлично просматривалась. Ее бывшие одноклассники злопамятны, но трусливы.

Она дошла до бывшего входа в пещеру, здесь не было ничего интересного. Ивга поднялась еще: те самые древние надписи на осадочных плитах, кое-какие рисунки, их фото можно обнаружить в любом краеведческом альбоме. «Эта земля принадлежит ведьмам» — сообщал один текст, а другой был тот, ради которого она сюда приехала.

За последние годы плита, кажется, растрескалась и расселась еще больше и выглядела теперь хуже, чем на фотографиях. Ивга открыла свой рюкзак, расстелила клеенку на земле, разложила инструменты: ультрафиолетовую и красную лампу, кисточки, маркеры, клей, алебастр, мягкую пленку для изготовления отпечатков, штатив для съемки, линейку, рулетку, саперную лопатку, сито…

Солнце светило теперь вовсю. В какой-то момент Ивге пришлось даже снять куртку. Она освещала плиту и фотографировала со всех возможных ракурсов, наносила черную и белую пудру для контраста, стирала, пыталась делать слепки; она осматривала землю в поисках отколовшихся фрагментов, просеивала сквозь сито верхний слой почвы. Она разве что не облизывала эту плиту, и несколько раз ей казалось, что вот-вот пелена рассеется и текст станет понятным — но спустя несколько часов Ивга устала, проголодалась и не продвинулась ни на шаг. Тяжелая и нервная поездка в Ридну выглядела все более напрасной с каждой минутой.

Ивга опустилась на камень, вытащила из рюкзака термос и бутерброд, пообедала, окруженная потрясающими горными видами; ей стоило закрыть глаза — проклятая плита возникала перед мысленным взглядом. Мир, голод, зола? Скверна, печать, век, род? Эта земля принадлежит ведьмам, за века ничего не поменялось. Зачем они трудились, высекая буквы здесь на камне, и кем они были — если ведьмы в основном безграмотны?