Мэделин Ру - Восход теней [litres]

– Подойди ближе, – сказал лоа. – Этот кинжал рассечет наши узы.

Что-то так и подталкивало, соблазняло пустить кинжал в ход, однако Таланджи отпрянула прочь, вернулась к кровати, заулыбалась, глядя на Бвонсамди.

– Я над всем этим подумала, – сказала она, сбросив сандалии и принявшись растирать ноющие ступни. – Сказанное той девочке – чистая правда. Придется тебе, Бвонсамди, поступиться толикой власти, разделить право голоса в важных делах с остальными. Да, ты – защитник короны, но если так пойдет дальше, тебе станет нечего защищать. Ты – по-прежнему лоа королей, но и Гонк, и Па’ку, и Акунда, и все прочие лоа… без них нам никак.

Услышав это, Бвонсамди улыбнулся шире.

– Хм. Да, пожалуй, насчет урожаев и тому подобного я не знаток. Думаю, так будет по справедливости, если только тут нет подвоха, которого я не вижу…

Таланджи испустила тяжкий вздох.

– Нет, Бвонсамди. Хватит с меня подвохов. Я ими по горло сыта.

– Так, значит?.. – лоа могил кивнул на призрачный клинок.

– Мы можем сделать друг друга сильнее, Бвонсамди. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто на этом всем моим бедам конец, будто отныне королевству ничто не угрожает. Мне нужна власть. Но на сей раз – на моих собственных условиях.

– Но я по-прежнему остаюсь лоа королей? – ослепительно улыбнулся Бвонсамди.

Призрачный кинжал исчез, а в спальне снова стало тепло.

– Да, Бвонсамди, ты по-прежнему лоа королей.

– Тогда я с предложенными изменениями условий согласен.

Лоа поклонился, а когда вновь поднял голову, голубой огонь его глаз потемнел.

– Но предупреждаю, Таланджи: торжествовать не спеши. Победа в сражении – еще не победа в войне. Тебя ждут времена испытаний, и времена эти не за горами.

Королева задрожала, зябко прижала локти к груди, обхватила ладонями плечи.

– Не люблю я, когда ты так говоришь. Страшно становится.

– Вот и хорошо, – Бвонсамди провел дрожащей рукою по маске. – Вот и правильно. А на прощание скажу еще кое-что.

– Я же совсем без сил, Бвонсамди, – застонала Таланджи. – Можно сказать, ходячий скелет!

– Ничего, этому ты, уж поверь, будешь рада.

Подмигнув ей, лоа отступил в сторону. За спиной его, на балконе, мерцал серебром в угасающем свете знакомый силуэт.

Пусть это был всего-навсего дух, глаза его влажно блестели от слез.

– Таланджи, девочка…

С этими словами король Растахан распахнул объятия навстречу дочери.

Таланджи ахнула. Воительница и королева, в эту минуту она без стеснения, ничуть не стыдясь показать, сколь многое значит для нее эта встреча, бросилась к отцу. Но руки ее обняли пустоту – разве что кожу обдало холодком.

– Утри глаза, дочь моя, – с мягким укором сказал Растахан, проведя призрачным пальцем по ее щеке.

– Вначале ты!

– Как я и думал, ты стала сильней и мудрей, – отстранившись, оглядев ее с головы до ног, продолжил отец. – Горжусь тобой, королева.

– Я… я совершила столько ошибок, отец… Даже не знаю, будет ли наш народ снова мне доверять, – покачав головой, сказала Таланджи, но отец с негромким смехом прикрыл ее губы ладонью.

Вдруг его дух задрожал, зарябил, будто не в силах вынести даже мысли о разлуке с Таланджи. Мерцание его угасло во тьме почти без остатка, словно накрытое тенью набежавшего облака.

– Что это? – возмутилась Таланджи. – Бвонсамди…

Дух Растахана снова окреп, обрел яркость и схватился за грудь.

– Что-то не так… похоже, забвение близко.

– Говори, что нужно, да поживее, – поторопил лоа. – Та Сторона стала слишком уж непредсказуемой.

Растахан кивнул, успокаивающе коснувшись неощутимой рукой плеча дочери.

– Попросишь показать идеальную королеву, Таланджи, и я покажу тебе каменный монумент. Идеальными правители бывают только в народной памяти. Настанет время побед и триумфов, и все твои ошибки забудутся. Ты уже так много пережила, столько трудностей одолела… Одно скажу: жаль, меня не было рядом, чтобы помочь тебе хоть наставлением.

– Ты и помогаешь, – прошептала Таланджи. – Каждый день помогаешь.

– Пора.

Все это время Бвонсамди молча взирал на них из угла балкона, но теперь указал на заходящее солнце.

– Королеве пора отдохнуть, а тебе, Растахан, – вернуться под мою опеку.

Король кивнул и в последний раз окинул дочь долгим взглядом.

– Помни, Таланджи: ты не просто моя дочь, не просто родная кровь, ты – королева, которой заслуживает Зандалар. Предки будут горды тобой не меньше, чем я.

Таланджи кивнула, собираясь с духом перед расставанием.

– Прощай, отец.

– Прощай, сауридушка моя милая. Будь мужественна, дочь.

– Буду.

Дух отца исчез, рассеялся на прохладном вечернем ветру, точно облачко мягкой пыльцы, унесенное в даль, в чащу джунглей. Бвонсамди тоже ушел, оставив Таланджи наедине с собственными мыслями и со своим королевством. Пожары в джунглях угасли. Завтра ей предстояло обратиться к подданным с речью. И созвать заседание Совета Занчули. И ходатаев выслушать…

Трудам королевы конца не бывает.

«Я буду мужественной, отец, – подумала Таланджи. – Мужества мне уже не занимать».

«Эта сила станет тебе тюрьмой», – так предостерегал Король-лич.

Однако сломленный, никчемный, он ее более ничуть не заботил.

Весь этот мир – тюрьма.

Наконец. Наконец-то!

Пальцы Сильваны крепко сомкнулись на шлеме, впиваясь в холодную сталь в поисках слабых мест. Сладостный, медленный, глубокий вдох перед последним шагом… Этому мигу, этой минуте и было посвящено все – вся накопленная ею сила, все заключенные сделки, все данные обещания. Вокруг собрались, заклубились, как призраки, пряди студеного пара, морозного дыхания гор. Цитадель Ледяной Короны пала, владыка ее повержен.

Тело Сильваны налилось силой – несравненной, неодолимой мощью . Вот оно, истинное наслаждение!

Шлем Господства сделался хрупким, темница Нер’зула, корона Артаса Менетила подалась, треснула надвое, распадаясь в ладонях, раскаляясь жарче и жарче, точно в жерле кузнечного горна, треснула, словно кость. Грань между миром смертных и Темными землями – вернее сказать, с самой Пастью – здесь была так угрожающе тонка, что Сильвана явственно чувствовала пульс иного, нового мира, с нетерпением ждавшего ее по ту сторону.

Шлем жег пальцы, упорствовал, но Сильвана явилась сюда наготове. Устоять против неодолимого, против всей мощи смерти, он не мог, а посему уступал, разрушался. Зарождавшийся внутри вопль Сильвана почувствовала задолго до того, как он вырвался из горла наружу. Еще миг – и Шлем Господства распался, разорванный напополам, и грохот взрыва, взвившийся к небесам, смешался с ее торжествующим криком.

Все было кончено. Ни на что больше не годный, кроме разве что пополнения мусорной кучи, шлем упал к ее ногам. Болвар Фордрагон, Король-лич – огромные латы, растрескавшаяся кожа, пронзенная множеством стрел – взглянул на нее снизу вверх и поднял взгляд к небу, безмолвно, тупо дивясь тому, что она сейчас сделала. Тому, чего ей удалось достичь. «Что ж, пусть», – подумала Сильвана. Пусть глазеет. Пусть себе дивится. Теперь он – ничто: жив, но сломлен, никчемен, точно корона Менетила, а значит, о нем надлежит забыть, оставить его в прошлом. «А я, – закончила она мысль, – выпущу всех нас на волю».