Оксана Головина - Тьма и пламя [= Сердце Томарина (с 18-ой по 30-ю главу) + Танец огня)] [litres]

Экипаж тронулся с места, унося их прочь от городской тюрьмы.

– Негодяи… – Хельга взяла Яра за руку.

Он позволил это, прислоняясь тяжелой головой к стенке экипажа. Затем посмотрел на Кристиана.

– Я должен увидеть Трин. Должен поговорить с ней.

– Не раньше, чем тебя приведут в порядок, томаринец.

Кристиан говорил тихо, зная, что каждое слово отдавалось болью в голове сидящего напротив человека. Кажется, Яр понял эту заботу, но был не в состоянии ни благодарить, ни спорить.

– Она пережила сильное потрясение, – сказал Рэйван. – И я не допущу повторения. Поэтому для начала ты должен стать похож на человека. А уж потом явиться к Трин.

– Ты должна поесть! – Ивон с укоризной посмотрела на подругу, стоящую у окна, будто статуя. – Все остынет. Если не хочешь идти со всеми в столовую, то сделай это хотя бы здесь.

– Я не могу.

– Не можешь есть? – заволновалась Ивон.

«Не могу слышать, как они зовут меня «Синхелм». Не могу слышать это имя», – мысленно проговорила Трин.

– Не могу сейчас находиться в толпе, – уклончиво ответила вслух.

Трин повернула к подруге бледное лицо.

– Немедленно приступай! Иначе я пожалуюсь сама знаешь кому. – Ивон указала пальцем на стол, где остывал принесенный обед.

Угроза подействовала. Трин вяло прошла к столу и опустилась на свободный стул. Взялась за вилку, хотя не чувствовала аппетита.

– Давай. Я составлю тебе компанию. – Ивон села напротив нее с коробкой сладостей. Открыла крышку, и комнату наполнил аромат шоколада. – Ничто так не возвращает к жизни, как конфеты, дорогая. Еще ни одному магу не удалось изобрести что-либо, способное превзойти силу десерта. Попробуй, убедишься сама.

Трин улыбнулась. Устало, но все же… Ивон порадовалась этому про себя.

– Что будешь делать сегодня? Брис ведь отпустил тебя с занятий.

Точнее, пинком выгнал с площадки. Но об этом Трин не стала говорить подруге.

– Завтра я снова вернусь к занятиям. А сегодня Кристиан хотел поговорить со мной. Я встречусь с ним после обеда.

Идти пешком не пришлось, поскольку ее перенесли с помощью артефакта. Голова закружилась, но Кристиан удержал за руку, давая возможность устоять на ногах. Перенес в свою комнату, хотя Трин гадала, где хотел говорить с нею в это время. Они были не одни. Трин заметила у камина незнакомую женщину, уж больно походившую на каэли Зорик. Те же медные волосы, тот же золотой взгляд. Только платье явно не по размеру. Видимо, этот факт смущал гостью. Она скрестила руки на груди, прикрывая ее и не давая вырваться на свободу из тесного лифа.

Присутствовал и еще один человек. Стоял у окна, явно чувствуя себя неуютно. Особенно в одежде Кристиана. Удивительно, как Яр походил на каэля благородной крови в этой черной рубашке, украшенной изысканным шитьем. Только синяки на лице не сочетались с образом. Что с ним случилось? Снова попал в беду? Кристиан столько времени пытался связаться с Яром. Как хорошо, что он здесь. Как хорошо…

– Яр… – тихо произнесла Трин, чувствуя, что сегодня опять будет реветь.

Как же сдержаться? Должно существовать некое заклинание для подобного случая. Но оно было неизвестно ей.

– Трин… – впервые прозвучало ее имя в устах томаринца.

Наверное, нужно сказать нечто особенное. Ведь столько лет мечтал об этом моменте. И вот она перед ним. А он не может найти слов. Глупо как… И как же хорошо, что могла считать с его лица все чувства, что обуревали в этот час. Как и он читал ее чувства без слов. Горькая радость – так, наверное, можно их назвать.

– Что это? – Она заметила печать на шее Яра.

– Ты хотел сказать свое слово, томаринец. Так не трать времени зря, – отвлекая жену от вопросов, вмешался Кристиан. – Трин, Яр и его подруга Хельга здесь для того, чтобы рассказать тебе, что случилось с твоей семьей. Самое печальное тебе уже известно. Выслушай же все, чтобы твоя душа наконец могла обрести покой.

Он видел, как в смятении Трин старалась остаться невозмутимой. Побледнела, но взяла себя в руки. Умница.

– Присядь, – скорее приказал, чем попросил Кристиан, не желая, чтобы она переутомлялась зря.

Трин послушно приблизилась к креслу, стоявшему у камина, и опустилась в него. Яр остался у окна, будто так, на расстоянии, ему было легче начать говорить. Трин снова охватило волнение, но это чувство, к удивлению, медленно утихало, окутывая неким чудесным спокойствием, будто теплой шалью. Она кинула взгляд на молчаливую женщину, стоявшую неподалеку. Инрэйг использовала свою силу, чтобы повлиять на нее?

– Трин, – заговорил Яр, прислоняясь к подоконнику для удобства. – Мне так жаль, что ты утратила воспоминания. Надеюсь, что смогу помочь тем, что знаю сам. Рэйван высказал верное предположение – твоим отцом был Дэнвей, сын бывшего хозяина Томарина. И все несчастья его начались с предательства тех, кого считал лучшими друзьями: Фемира Синхелма и Эрвига Фергаса. Синхелм всегда был несколько тщеславен. Но в последние годы учебы стал одержим желанием стать первым. Мечтал о королевской службе. Это все больше сближало его с Фергасом, поскольку планы их во многом совпадали. Но одного желания оказалось мало.

Народ Камеладера воспевает подвиги Синхелма, восхищается его боевой славой и доблестью. Его силой и мастерством. Но все это жалкая ложь. Роль, которую он играет все последние годы. И умело манипулирует своим окружением, создавая идеальный образ. Король – идиот. Он слеп. Вот уж Синхелм веселится, дуря ему голову.

Он и Фергас когда-то решились использовать запрещенные зелья во время боевой подготовки. Оттого и блестящие результаты. Шамус Азелтан, их преподаватель, не мог не знать об этом. Но покрывал их. Разумеется, за хорошую плату или ввиду шантажа семей студентов. Ард – обитель лжи и порока.

Яр кинул взгляд на молчаливого Кристиана. Некромант не одернул его и не заставил корчиться в муках, используя печать раба. Выходит, был согласен со словами томаринца.

– На свою беду, первокурсник Арис Брант подслушал их разговор и узнал о зелье, – продолжал томаринец. – Хотел рассказать все отцу, королевскому советнику. Но вместо этого решил изобразить из себя героя. Глупец стал шантажировать Фергаса и Синхелма, требуя у них отменить некие испытания для новичков. Может, случись это раньше, все было бы иначе. Но одержимость Синхелма не позволила ему остановиться. Он решил избавиться от помехи и впутал в это дело Фергаса.

Они воспользовались тем, что у Дэнвея не так давно вышел спор с Брантом. Обычный мальчишеский спор, но повернули дело совершенно по-другому. Все знали, что на первых курсах у Дэнвея были проблемы с контролем силы. Он использовал специальный артефакт – наручи. И пусть в них уже не было необходимости перед выпуском, это сыграло большую роль в выдвинутом обвинении.